ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА
Рассказы из истории христианской Церкви
Георгий Орлов
Император Валериан в начале своего правления был благосклонен к христианам, но, по влиянию своего друга, Маркиана, фанатика-язычника, в 257 году начал преследовать христиан. Чтобы ослабить христианские общества, Валериан первым эдиктом 257 года приказал ссылать в заточение епископов, пресвитеров и диаконов, с запрещением остальным христианам собирать собрания. Эдикт не достиг цели, – сосланные епископы из мест заточения управляли своими паствами, и христиане по-прежнему составляли собрания. Поэтому в 268 г. последовал второй эдикт, которым повелевалось: всех епископов, пресвитеров и диаконов казнить, сенаторов и всадников, если они по лишению всех прав и имущества остаются христианами, обезглавливать чрез усечение мечом; знатных женщин, если они остаются христианками, по лишении имущества, ссылать в заточение; находящихся на службе при дворе лишать прав и имения и в оковах отправлять на работы в царские поместья. О низших классах общества в эдикте даже не упоминалось, так как с ними и всегда поступали жестоко. После такого распоряжения началось жестокое избиение христиан. В числе пострадавших был св. Киприан, епископ карфагенский, принявший мученический венец на глазах своей паствы, как "враг римских богов и глава преследуемого общества".
Фасций Киприан, карфагенянин, был сын богатого сенатора-язычника, поэтому и воспитан был в язычестве. Пристрастившись к наукам, он еще в молодых годах прославился своею ученостью. "Знаменитый ритор", он был избран преподавателем красноречия и философии в Карфагене. До 40 лет своей жизни он жил в роскоши, любил пиры, общественные удовольствия и часто собирал в свое богатое загородное поместье друзей и учеников, любивших и почитавших его. Однако же, удовлетворения, которые встречал Киприан в счастливой обстановке своей жизни, не заглушали в нем стремлений к удовлетворению высшему, чем то, которое может доставить даже самая счастливая мирская жизнь. Он жаждал истины и не находил ее в выводах языческого миросозерцания. В это время Промыслом Божиим устроилось спасительное для невольно заблуждавшегося язычника знакомство и сближение с одним христианским пресвитером, Цецилием, который, среди беседы, убедил ученого язычника в том, что только христианскому учению доступно дать истинное знание человеку и указать ему путь к истинному счастию и спасению.
По обращении своем, Киприан в благодарственное воспоминание о просветившем его пресвитере Цецилии присоединил к своему имени его имя и стал называться Фасцием Цецилием Киприаном. Приняв крещение, он совершенно изменил жизнь свою: расточаемое прежде на удовольствия богатство стал употреблять на помощь бедным, все время посвящать изучению свящ. писания и молитве. Единственным стремлением его и пламенным старанием было – жить достойно звания христианина, все прочее в мире потеряло для него всякое значение. "Кто выше века сего, – пишет он, – тот ничего уже не может от него ни желать, ни требовать. Как скоро душа познает своего Творца, то она становится превыше всего земного величия. Не может быть скуден тот, чье сердце обогащено небесными благами. Украшенные золотом своды и дорогие мраморные дворцы покажутся тебе скудными, как скоро узнаешь, что прежде всего должно украшать себя самого, как драгоценнейший для себя дом – тот, в котором, как в храме, обитает Господь, в котором утвердил жилище Свое Дух Святой. Украсим этот дом красотою непорочности, освятим его светом правды. Не разрушится этот дом от ветхости: украшения его никогда не помрачатся. Они только могут принять лучший вид при воскресении тела".
Вскоре усердие к вере и высокая жизнь Киприана привлекли на него внимание и возбудили уважение к нему христиан; через два года после крещения он был поставлен пресвитером, а через год после того, когда умер карфагенский епископ Донат, все пожелали, чтобы Киприан был поставлен на его место. Не считая себя достойным этого высокого сана, Киприан отказывался принять его, но когда христиане, окружив его дом, стали настаивать, восклицая: "Или Киприана, или никого!" – то он решился, наконец, уступить просьбам их.
Таким образом, приняв на себя "судом Божиим и любовию народа" обязанности пастыря Церкви, Киприан ревностно предался исполнению их и, пользуясь спокойным внешним состоянием Церкви в этот последний год царствования, покровительствовавшего христианам императора Филиппа, озаботился преимущественно устроением внутреннего его благочиния. Это было необходимо при том состоянии, в котором находилось тогда в Африке общество христиан. Успокоенные в продолжение нескольких лет от гонения, которое поддерживало их в напряженном бодрствовании, они стали равнодушнее к вере, сближаясь с язычниками, вступали в брачные союзы с ними, принимали участие в языческих общественных развлечениях, посещали их зрелища; присоединяясь к их образу жизни, перестали чуждаться роскоши, особенно в женщинах стала распространяться страсть к роскошным нарядам и к развлечениям в ущерб благотворительности и милосердия. Против всего этого с твердостью восстал Киприан и примером собственной жизни и словом возбуждал в своей пастве подобающее истинным христианам отношение к своим обязанностям.
Пастырская деятельность святителя была остановлена ужасами нового гонения, о котором было возвещено в видении Киприану... В Карфагене был получен указ Декия о строгом преследовании христиан, которых он считал врагами государства. В Риме уже принял мученическую смерть епископ Фабиан, и римские христиане, уведомляя Киприана о всем, что происходило в Риме, убеждали его скрыться на время, чтобы не подвергать опасности свою жизнь в то время, когда она могла быть особенно нужною для Церкви.
Между тем, и в Карфагене возобновилась вражда со стороны язычников, вообще усиленно преследовавших обратившихся из язычества в христианскую веру людей, занимавших в обществе почетное место или замечательных по уму и учености. Поэтому и теперь в особенности против Киприана было направлено их раздражение, и все язычники в Карфагене громогласно стали требовать казни пастыря христианской Церкви, рассчитывая, что со смертию его ослабеет сила их противодействия; христиане, слыша ужасные крики: "Киприана львам! Киприана львам, на съедение!" – раздававшиеся на площадях и в цирках, приступили с мольбами к своему епископу, чтобы он поберег свою драгоценную жизнь и удалился хотя на время, надеясь вместе с тем, что с его удалением утихнет вообще гонение, направленное в особенности против него.
Сознавая основательность общих убеждений, и притом "по наставлению откровения", Киприан ради общей пользы решился скрыться, дав перед отбытием своим наставления пастве на время гонений и поручив одному пресвитеру распоряжаться его имуществом в пользу нуждающихся.
Однако же, гонение по отбытии епископа из города не утихло, но с каждым днем становилось ожесточеннее. И в это время осуществились опасения епископа Киприана. Испытание застало многих неготовыми, ослабевшими в вере, и они из страха смерти и из привязанности к благам земным отрекались от веры, соглашались совершать языческое жертвоприношение, или покупали себе ложные свидетельства в том, что совершили обряд. И таких отступников оказалось значительное число... Устоявших же в вере заключали в темницы, ссылали в рудники, предавали пыткам и смерти. Известия обо всем этом доходили до Киприана, и он, духом постоянно пребывая со своею паствою, изливал свою скорбящую за нее душу в письменных наставлениях и утешениях ей. Вместе с тем пожертвовал и всем оставшимся у него имуществом в пользу бедных христиан, чтобы спасти их от соблазна по причине нищеты склониться к отречению от веры. Церковнослужителей убеждал он бодрствовать над душевным состоянием христиан, ободрять немощных, содействовать восстановлению падших, и всем напоминал о молитве, как об единственном источнике силы для перенесения всяких испытаний. Относительно же устоявших в исповедании Христа, опасаясь, чтобы они не возгордились и не возмечтали о себе, писал: "Да пребудут они смиренны, и пусть те, которые с благородною смелостию исповедали веру свою, подают добрый пример и последующим поведением своим. Самое трудное испытание еще впереди. Господь сказал: "Претерпевший до конца спасется" (Матф. XXIV, 13). Да подражают они Иисусу Христу, Который, именно перед страстию Своею, показал высочайший пример смирения, умыв ноги ученикам Своим... Теперь, более чем когда-нибудь, они должны бояться впасть в сети врага, который охотно нападает на самых сильных, желая отомстить за претерпенное им поражение..."
Когда гонение на христиан (в 251 г.) ослабело, то Киприан возвратился в Карфаген.
Между тем, народ посетило другое бедствие: страшная язва, долго опустошавшая города и села. Тогда-то просияла любовь святителя не только к христианам, но и к язычникам. "Он расположил и примером и увещаниями употреблять все свое на помощь страдавшим от язвы, кто бы ни были".
"Не смотрите в лицо страждущего, – писал он в трактате о смертности, – они все – ваши братия, дети единого Отца небесного, и пусть язычники видят, что самая смерть не может угасить в христианине любви к врагам".
И под влиянием такого пастыря христиане с полным самоотвержением ходили за больными, хоронили умерших, - и в то же время, как язычники, в ослеплении своем, почитали их виновниками бедствия и требовали казни их, они спокойно и неутомимо служили всем безразлично, пренебрегая собственною опасностию. Киприан разделял общие труды, помогая страждущим, оделяя пищею и одеждою неимущих.
В 257 г. наступило новое гонение на христиан.
Когда императорский указ о преследованиях христиан был получен в Карфагене, то проконсул, призвав Киприана, потребовал от него, чтобы он отрекся от Христа и чтобы назвал ему имена всех церковнослужителей. "Я – христианин и епископ христианский, – спокойно отвечал Киприан, – не могу отречься от единого истинного Бога Христа, сотворившего небо и землю и все, что в них и на них. Ему мы, христиане, служим и молимся, молимся за всех людей и за императора". – Исполнить требование назвать имена оо. священнослужителей святитель также с твердостью отказался.
Проконсул стал угрожать Киприану изгнанием и заточением.
"Изгнание не существует для того, кто имеет Христа в сердце своем", – отвечал Киприан и после того был приговорен к ссылке в один небольшой городок, где целый год потомился старец в заточении, во многих тяжких лишениях, среди которых не утратил он, однако же, душевной бодрости и не переставал утверждать в вере христиан в переписке с ними и при тех случаях, когда они тайным образом успевали его посетить. И влиянию пастыря своего так подчинялись теперь верующие, что он даже принужден был удерживать их от излишней ревности, убеждал не подвергаться опасности произвольно, но с твердостью встречать ее, когда она представится, и ободрял тех, для которых уже начались испытания. "О, счастливы ноги, которые теперь обременены оковами, но скоро довершат славный путь ко Христу, – писал он им, – пусть злоба и ненависть стараются оковать вас, но от земли и скорбей вы не имеете ложа, где бы упокоить утомленные члены ваши, но Христос – ваш покой; скудною мерою дается вам хлеб, но не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих".
И сам блаженный святитель приготовлял себя к переселению в вечность, о чем в день прибытия своего в место ссылки он получил во сне извещение от Бога. Действительно, незадолго до возвещенного ему срока, он был вызван из изгнания, в котором находился около года, и сначала был заточен в одном загородном доме, близ Карфагена. Некоторые из бывших его знакомых языческих сановников, сохранивших к нему прежнее уважение, принимая в нем участие, предлагали ему спастись бегством от суда и осуждения, которых Киприан должен был ожидать, но он с твердостию отказался, зная, что время его подвига наступило...
Вскоре после того проконсул вызвал Киприана на суд в Карфаген.
"Ты ли Фасций Цецилий Киприан, папа этих безумных людей?" – спросил он святителя. "Да, я – епископ здешних христиан", – отвечал святитель.
Проконсул именем императора потребовал от него принести жертву богам.
"Не могу этого сделать", – отказался Киприан. "Подумай о своей безопасности", – предостерег проконсул. "Безопасность моя в Иисусе Христе, Которому я служу, – отвечал исповедник, – делай, что тебе повелено. Я готов". – "Долго ты жил с нечестивыми мыслями и собрал много соучастников твоего нечестия, был противником римским богам и законам... Пусть же кровию твоею освятится закон!" – объявил тогда проконсул, и написал на доске: "Фасцию Киприану отсечь голову мечом". "Благодарение Богу!" – радостно воскликнул Киприан и спокойно пошел на казнь.
Множество народа последовало за ним. Среди толпы слышались восклицания: "Умрем и мы вместе с нашим епископом".
Помолившись, благословив народ, Киприан с неземным спокойствием преклонил под меч свою голову... Это было в 258 году.
У христиан первых веков так крепка была взаимная любовь, что они представляли собой как бы общество друзей, братьев, где личное имущество казалось общим, где каждый готов был поднять тягость другого, а избраннейшие – положить душу за други своя. При такой общей любви, общем братстве, дружестве мало оставалось места для дружества частного, личного, исключительного. И если оно проявляется в ком-либо, то было одушевлено, укреплено духом той же общей любви христианской или, лучше, общей любви христиан-друзей к Тому, Кто, возлюбив нас и назвав друзьями Своими, завещал и нам хранить взаимную дружескую любовь. Зато, в ком оказывалось прямое отсутствие духа любви, дружества, а вместо того – присутствие духа вражды, ненависти, тот напрасно казался имеющим любовь к общему Другу и Спасителю всех: любовь эта падала при первом сильном испытании, Сам Господь отвергал ее, как бы для того, чтобы показать великую святость завещанного Им закона любви, составляющей наилучшее украшение и силу первенствующих христиан. Разительный пример такой несовместимости любви ко Христу с ненавистию к ближнему представляется в лице пресвитера Саприкия, друга св. Никифора.
Саприкий и Никифор жили в Антиохии сирийской. Между пресвитером и мирянином существовали любовь и дружество, так что многие принимали их за родных братьев. Дружество это шло с давней поры и, казалось, един Господь неизменен в Своей любви к нам, в словах и действиях выражающих эту любовь. Людская же любовь и дружество со всеми обязательствами, уверениями, клятвами очень часто бывают непрочны. Они бывают непрочны не только у людей слабых духом, но и у людей сильного и твердого характера. За долгим и крепким дружеством Саприкия и Никифора вдруг последовали разрыв, взаимная вражда, ненависть – и ненависть сильнейшая. Прежние друзья не хотели теперь ни видеться, ни даже встречаться на пути. "Мера ненависти их определялась мерою прежней дружбы", – говорит благочестивый сказатель, не объясняя видимого повода и обстоятельства, сокрушившего дружбу этих двух лиц – пресвитера и мирянина.
Долго длилась эта вражда, как, наконец, Никифор, пришедши в себя, стал доискиваться источника ее, и пришел к мысли, что не другой кто, как только дух злобы, заронил и раздул искру вражды мену ним и прежде бывшим крепким другом его – Саприкием. Эта мысль окончательно переменила Никифора, и он спешил возвратить себе дружбу пресвитера. Впрочем, в покаявшемся от вражды друге было теперь столько робости, осторожности, что он не посмел сам идти к Саприкию и, вместо того, упросил соседей и друзей собраться к последнему и умолять его, чтобы он простил кающегося прежнего друга, принял его в прежнюю любовь – ради Господа, простившего и возлюбившего нас. Напрасны были все убеждения и просьбы этих посредников: пресвитер был неумолим! Опечаленный Никифор послал других и третьих посредников, – и та же неудача: ожесточенный Саприкий презрел и посредников, и просителя – друга. Но ожесточение Саприкия не поколебало доброй решимости Никифора, напротив, еще усилило в нем желание примирения. Он сам пошел к пресвитеру, упал к ногам его и повторял: "Прости меня, отец, прости, Господа ради!" Саприкий не хотел и взглянуть на молившего друга. "Не имел он, – прибавляет повествователь, – милосердия, ни любви, ни страха Божия, потому что, будучи христианином, да еще пресвитером, должен был простить брата и прежде прошения его". Итак, Никифор возвратился от Саприкия отверженный, пристыженный, опечаленный.
Между тем, в Антиохии открылось гонение на христиан. В числе других взят был и Саприкий и представлен игемону. "Как твое имя?" – спросил игемон. "Саприкий", – отвечал первый. "Какого ты рода?" – "Я – христианин". – "Не клирик ли ты?" – "Я – пресвитер." – "Так ты знаешь, что кесарь повелел, чтобы все так называемые христиане приносили жертвы бессмертным богам под опасением жестоких мук и смертной казни за ослушание?" – "Мы, христиане, – смело отвечал Саприкий, – имеем одного верховного Владыку – Христа: Он есть истинный Бог, Творец неба и земли, моря и всего, что есть в них. Все же ваши боги – бесы; пусть они пропадут с лица земли со своими истуканами, созданными человеческими руками и не могущими никому ни в чем помочь!" Разгневанный игемон велел растянуть его на колесо и этим способом мучить. Мучимый пресвитер говорил игемону: "Ты имеешь власть над телом моим, но не над душою: она – во власти Создателя своего, Господа Иисуса Христа". Долго и мужественно выносил Саприкий жестокие мучения, и судия, потеряв надежду одолеть ими исповедника, произнес над ним смертный приговор.
Итак, Саприкий – исповедник, готовый сделаться мучеником. Какая высота и крепость духа! Какая твердая любовь ко Христу! Как же в этой душе, так глубоко и крепко любящей своего Господа и Спасителя, – как могла уместиться в ней ненависть к брату? Или эта ненависть теперь исчезла из сердца, распаленного любовию мученическою? Но последуем за церковным сказателем.
Саприкий уже веден был на казнь, как услышал о том его друг – Никифор, поспешно выбежал навстречу ему, упал к ногам его, взывая: "Мученик Христов, прости меня, я согрешил пред тобою!" Ничего не отвечал на этот зов Саприкий. Несколько далее, Никифор опять перенял дорогу Саприкию, опять лежал у ног его и молил: "Мученик Христов, прости меня; согрешил я пред тобою, как человек: вот уже дается тебе венец от Христа, ибо ты не отвергся Его, но исповедал имя Его святое перед многими свидетелями". Но сердце Саприкия казалось окаменелым от ненависти: он остался неумолимым, не простил друга, не сказал ему ни одного слова! Сами мучители удивлялись подобному ожесточению, а Никифору заметили: "Мы еще не видали безумца, подобного тебе: он идет на смерть, а ты молишь его о прощении, какая тебе нужда в нем? Ведь по смерти он не будет же вредить тебе". – "Не знаете вы, – отвечал Никифор, – чего я прошу у исповедника Христова, но знает перед ним умоляющий Никифор. "Молю тебя, мученик Христов, прости меня, я грешен пред тобой. Писано: просите, и дастся вам: вот я прошу тебя – дай мне прощение". Растроганный Никифор истощил тут все убеждения и мольбы, – и все напрасно! Саприкий остался глух, без памяти, забыв сказанное: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и ближнего твоего, как себя самого. Но есть ли теперь в нем самая любовь к Господу? – Вот наступила минута казни. "Становись на колени, наклони голову к отсечению" – сказали ему совершители казни. "За что хотите казнить меня?" – вдруг спросил их изменившийся в лице Саприкий. "За то, что ты не слушаешься повеления кесарей, не кланяешься богам, не приносишь им жертвы". – "Да я исполню все это!" – сказал несчастный пресвитер; и отрекся Христа Спасителя, венца мученического, жизни вечной. Но откуда эта перемена в дотоле мужественном исповеднике? – По объяснению благочестивого сказателя, Господь отнял от него Свою благодать, укреплявшую исповедника на подвиг. Господь сделал это по нелицеприятному и праведному суду Своему: Он не принял подвига любви к Нему от того, кто носил в сердце своем жесточайшую ненависть к ближнему. Да и была ли это вполне чистая любовь? Если бы она была такова, то дозволяла ль бы она Саприкию презреть слова возлюбленного Спасителя: отпустите и отпустится вам? Так, где могла иссякнуть и иссякла любовь к ближнему, там не укоренилась, не утвердилась и любовь к Богу.
Отступничество Саприкия необычайно опечалило его друга. "Не делай этого, – со слезами молил его Никифор, – не делай этого, брат возлюбленный! Не отвергайся Господа нашего Иисуса Христа, не теряй венца мученического, который ты слил себе столькими страданиями. Вот уже при дверях стоит Владыка Христос: ты узришь Его по праведной кончине своей, и Он воздаст тебе жизнь вечную за эту минутную кончину, приять которую ты пришел на это место". Не послушался этого Саприкий и погиб навеки, погиб как бы у самой пристани! От жалости к другу, Никифор перешел теперь к ревности по Христе, от Которого тот отступился. "Я – христианин, – громко сказал он мучителям, – и верую в Господа Иисуса Христа, Которого отвергся Саприкий: казните же меня вместо него!" Удивленные мучители послали сказать обо всем игемону: тот велел Саприкия освободить, а св. Никифору отсечь голову. Так, душа Никифора, исполненная чистой любви к ближнему, оказалась способною и к совершеннейшей любви к Господу Богу.
|
|