ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА
Рассказы из истории христианской Церкви
Георгий Орлов
Император Диоклетиан был горячий приверже-.нец суеверий своего времени; его называли "лю-.бителем гаданий о будущем, постоянно занимавшимся священными обрядами". Он был окружен жрецами, рассматривал внутренности животных, принесенных в жертву, очень тревожно следил за предзнаменованиями, какие находили римляне в молнии. Он верил и в то, что имена служат предзнаменованиями, потому принял название сына Юпитерова.
Желая обеспечить престол от мятежей войска, честолюбия полководцев, облегчить управление громадным государством и придать более энергии делу обороны границ от врагов, нападавших на империю со всех сторон, Диоклетиан разделил императорскую власть с помощниками, выбрал себе соправителей, надеясь, что все они, соединенные одинаковостью интересов, будут помогать друг другу и взаимной поддержкой устранять мятежи. Он назначил августом своего давнего сподвижника Максимиана, сурового воина. Сын поселянина из окрестностей Сирмия, не имевший никакого образования, не знавший законов, умевший только сражаться, Максимиан был послушным исполнителем мыслей Диоклетиана. Имея сан августа, он считался равным Диоклетиану. Через несколько лет каждый из них назначил себе помощника. Эти помощники назывались цезарями и были предназначены сделаться наследниками августов. Диоклетиан назначил своим цезарем Галерия, бывшего в молодости пастухом, человека сурового и необразованного; Максимиан сделал своим цезарем Констанция, которому было дано название Хлор (желто-зеленый, бледный) по цвету его лица. Это был образованный человек кроткого, приветливого характера; отец его Евтропий был одним из знатнейших вельмож Дардании, а мать его была племянница императора Клавдия. Государство было разделено между соправителями следующим образом: август Диоклетиан, избравший своею столицею Никомидию, управлял азиатскими провинциями, Египтом и Фракиею; его цезарь Галерий, имевший резиденциею Сирмий, управлял иллирийскими провинциями и Грециею; август Максимиан, имевший резиденцией Медиолан, управлял Италиею, соседними островами и Африкою, а его цезарь Констанций Хлор, избравший резиденциею город Тревиров (Трир), защищал от внешних и внутренних врагов западную часть империи, Испанию, Галлию, Британию. Чтобы связь между соправителями была прочнее, цезари, по требованию Диоклетиана, развелись со своими прежними женами и вступили в брак с родственницами августов. Галерий женился на Валерии, дочери Диоклетиана, Констанций – на Феодоре, падчерице Максимиана. Диоклетиан постановил, что августы после 20-летнего царствования сойдут с престолов, и места их займут цезари. Назначением 20-летнего срока для царствования августов Диоклетиан хотел упрочить преданность им цезарей: зная, что в определенное время наследуют их власть, цезари не должны были иметь никакого мотива действовать во вред им, – так рассчитывал Диоклетиан. Все три соправителя его имели полную правительственную власть в своих частях государства; но, обязанные ею Диоклетиану, они охотно предоставляли ему первенство. Он руководил их действиями, был старшим из четырех государей. В начале своего царствования Диоклетиан благословенно относился к христианам, но когда успешные военные походы возвысили репутацию Галерия, Диоклетиан подпал влиянию этого злого человека, и судьба христиан сделалась предметом их тайных совещаний. Император, как человек опытный, все еще был склонен к кротким мерам и, хотя он охотно соглашался на то, чтобы христиане не допускались на придворные и военные должности, он указывал в самых энергических выражениях на то, что было бы опасно и жестоко проливать кровь этих "ослепленных фанатиков". В конце концов Галерий вырвал у него позволение собрать совет, составленный из немногих, самых выдающихся гражданских и военных сановников империи. Им предложен был на разрешение этот важный вопрос, и эти честолюбивые царедворцы тотчас поняли, что они должны поддерживать своим красноречием настоятельное желание цезаря, употребить в дело насилие. Следует полагать, что они настаивали на всех тех соображениях, которые затрагивали гордость, благочестие или опасения их монарха и должны были убедить его в необходимости истребить христианство. Может быть, они доказывали ему, что славное дело освобождения империи от всех ее врагов остается недоконченным, пока в самом сердце римских провинций дозволено независимому народу существовать и размножаться. Они могли в особенности настаивать на том, что христиане, отказавшись от римских богов и от римских учреждений, организовали отдельную республику, которую есть еще возможность уничтожить, пока она не имеет в своем распоряжении никакой военной силы; что эта республика уже управляется своими собственными законами и должностными лицами, что у нее есть общественная казна, и что все ее составные части тесно связаны между собою, благодаря частым собраниям епископов, декретам которых слепо подчиняются их многочисленные и богатые конгрегации. Аргументы этого рода могли повлиять на ум Диоклетиана и заставить его принять новую систему гонений.
Решение императоров было, наконец, объявлено христианам, которые в течение всей этой печальной зимы со страхом ожидали результата стольких тайных совещаний. День 23 февраля, совпадавший с римским праздником terminalia, был назначен (случайно или намеренно) для того, чтобы положить предел распространению христианства. Лишь только стало рассветать, преторианский префект, сопровождаемый несколькими генералами, трибунами и чиновниками казначейства, направился к главной церкви в Никомидии, выстроенной на высоком месте в самой населенной и самой красивой части города. Взломав двери, они устремились в святилище, но они тщетно искали видимых предметов культа и должны были удовольствоваться тем, что предали пламени книги священного писания. Исполнителей воли Диоклетиана сопровождал многочисленный отряд гвардейцев и саперов, который шел в боевом порядке и был снабжен всякого рода инструментами, какие употребляются для разрушения укрепленных городов. Их усиленными стараниями было в несколько часов срыто до основания священное здание, возвышавшееся над императорским дворцом и долго возбуждавшее в язычниках негодование и зависть.
В следующий за тем день был опубликован общий эдикт о гонении, и хотя Диоклетиан, все еще желавший избежать пролития крови, сдержал ярость Галерия, предлагавшего сжигать живым всякого, кто откажется от жертвоприношений, все-таки наказания, назначавшиеся за упорство христиан, покажутся очень суровыми. Было решено, что их церкви во всех провинциях империи будут срыты до основания, а те из них, которые осмелятся устраивать тайные сборища для отправления богослужения, будут подвергаемы смертной казни. Философы, принявшие на себя в этом случае низкую обязанность руководить слепым рвением гонителей, тщательно изучали свойство и дух христианской религии; а так как им не было безызвестно, что догматы веры были изложены в писаниях пророков, евангелистов и апостолов, то, вероятно, по их наущению было приказано епископам и пресвитерам передать все их священные книги в руки чиновникам, которым было предписано под страхом самых строгих наказаний сжигать эти книги с публичной торжественностью. Тем же самым эдиктом были конфискованы все церковные имущества; они были частию проданы с публичного торга, частию присоединены к императорским поместьям, частию розданы городам и корпорациям и частию выпрошены жадными царедворцами. После того, как были приняты столь жестокие меры, чтоб уничтожить богослужение христиан и прекратить их деятельность, правительственной властью было найдено необходимым подвергать самым невыносимым стеснениям положение тех непокорных, которые все еще будут отвергать религию Рима и своих предков. Люди благородного происхождения были объявлены неспособными пользоваться какими-либо отличиями или лишены надежды сделаться свободными, и вся масса верующих была лишена покровительства законов. Судьям было дано право принимать и решать всякого рода иски, предъявленные к христианам, но христианам было запрещено жаловаться на какие-либо обиды, которые они потерпели; таким образом, эти невинные люди подвергались всем строгостям общественного правосудия, но не могли пользоваться его выгодами. Этот новый вид мученичества, столь мучительный и томительный, столь бесславный и позорный, был едва ли не самым действительным способом преодолеть упорство верующих и нет никакого основания сомневаться в том, что в этом случае и страсти и интересы человечества были готовы поддерживать цели императоров.
Лишь только эдикт был выставлен для общего сведения на одном из самых видных мест Никомидии, какой-то христианин разорвал его и вместе с тем выразил самыми резкими словами свое презрение и отвращение к столь нечестивым и тираническим правителям. Его схватили и он был сожжен или, вернее сказать, изжарен медленным огнем, а его палачи, горевшие желанием отомстить за нанесенное императорам личное оскорбление, истощили над ним самые утонченные жестокости, но не могли изменить спокойной улыбки, которая не покидала его уст даже в минуты предсмертных страданий. Хотя христиане и сознавались, что его поведение не было согласно с правилами благоразумия, однако, они восхищались божественным пылом его религиозного рвения, а чрезмерные похвалы, которыми они осыпали память своего героя и мученика, наполнили душу Диоклетиана глубоким чувством ужаса и ненависти.
Его раздражение еще более усилилось при виде опасности, от которой он едва спасся. В течение двух недель два раза горела его спальня, и хотя оба раза пожар был потушен, не причинив значительного вреда, странное повторение этого несчастия основательно считалось за очевидное доказательство того, что оно произошло не от случайности и не от небрежности. Подозрение, натурально, пало на христиан, а у императора возникло убеждение, что эти отчаянные фанатики, будучи раздражены постигшими их страданиями и опасаясь в будущем новых бедствий, вступили в заговор с своими единоверцами, дворцовыми евнухами, с целию лишить жизни обоих императоров, которых они ненавидели, как непримиримых врагов Церкви Божией. Недоверие и злоба закрались в душу каждого и в особенности в душу Диоклетиана. Множество людей, выделявшихся из массы и тем, что занимали значительные должности, или тем, что пользовались особыми милостями, были заключены в тюрьму. Всякого рода пытки были употреблены в дело, и как двор, так и город были запятнаны многими кровавыми казнями; но оказалось невозможным добиться каких-либо разъяснений этого таинственного происшествия. Через несколько дней после того Галерий поспешно выехал из Никомидии, объявив, что если бы он оставался долее в этом проклятом дворце, он непременно сделался бы жертвою ненависти христиан. Церковные историки, оставившие нам сведения об этом гонении, не знают, как объяснить опасения императоров и причину опасности, которая, будто бы, им угрожала. Двое из этих писателей и были очевидцами пожара в Никомидии; один из них приписывает этот пожар молнии и Божескому гневу, а другой утверждает, что виновником его было коварство самого Галерия, что было вероятнее.
Некоторые незначительные беспорядки в Сирии и на границах Армении, подавленные почти немедленно вслед за тем, как они возникли, дали врагам Церкви весьма благовидный повод утверждать, что эти волнения были тайным образом возбуждены интригами епископов. Мстительность Диоклетиана или его опасения, наконец, увлекли его за пределы той умеренности, от которой он до тех пор не отклонялся, и он объявил в целом ряде бесчеловечных эдиктов о своем намерении уничтожить самое имя христиан. Первым из этих эдиктов было предписано губернаторам провинций арестовать всех, кто принадлежал к духовному званию, и назначенные для самых гнусных преступников тюрьмы скоро наполнились множеством епископов, пресвитеров, диаконов, чтецов и заклинателей. Вторым эдиктом предписано должностным лицам употреблять всякие меры строгости для того, чтобы заставить христиан отказаться от их "отвратительных суеверий", и для того, чтобы принудить их возвратиться к служению богам. Это суровое предписание было распространено следующим эдиктом на всю массу христиан, которые, таким образом, подверглись жестокому и всеобщему гонению. Спасительные стеснения, требовавшие непосредственного и формального свидетельства со стороны обвинителя, были отложены в сторону, и императорские чиновники, как по долгу, так и из собственного интереса, стали уличать, преследовать и мучить верующих. Тяжелые наказания грозили всякому, кто пытался спасти опального христианина от гнева богов и императоров. Однако, несмотря на строгость законов, многие укрывали своих друзей и родственников с благородным мужеством. В это время пострадали многие из придворных царя, они предпочли смерть отречению; сановники двора его: Петр, Дорофей, Горгоний и другие, вытерпев страшные истязания, были казнены; старец Анфим, епископ никомидийский, был усечен мечом. Быстро разослали царские указы по всем областям. Галерий требовал строжайшего выполнения их на Востоке; на Западе нашелся тоже ревностный исполнитель в лице Максимиана, ненавидевшего христиан, и в Египте, Сирии, Палестине, Фиваиде, Малой Азии, в Африке и Италии гонение было страшное и число мучеников огромное. Только области, находившиеся под управлением Констанция Хлора, Галлия и Британия, пользовались некоторым спокойствием. Но Констанций Хлор не был полновластен; он не мог совсем отказаться исполнять указ царский, а только смягчал, по возможности, меры, предписанные ему, потому что был кроток и добр и довольно расположен к христианам.
Допрашивая христиан, старались прежде всего склонить их к отречению и к совершению языческого обряда; иногда силою отводили их к жертвеннику и, влагая в руки их фимиам, провозглашали всенародно, что они исполнили требуемое, хотя они до последнего дыхания возражали против этой клеветы; потом употребляли страшные пытки, чтобы выведать, где хранятся священные книги, и заставить выдать их. Некоторые, устрашась, отреклись от веры и предавали священные книги; но большая часть предпочитала смерть. В Египте в течение одного месяца погибло до 17000 христиан. Один египетский епископ, Филей тмуитский, заключенный в темницу в ожидании казни, описывал пастве своей, что терпят христиане в Александрии. Оскорблять их позволено было всякому; самые ужасные истязания следовали одно за другим. Святые мученики переносили все с твердостию; устремив все мысли к Богу и жизни вечной, они без страха встречали мучения и казнь, ибо, как замечает епископ, совершенная любовь изгоняет страх.
Самые пустыни Фиваидские не были верным убежищем для христиан; и туда проникали мучители и предавали казни целые толпы служителей Христовых. Евсевий пишет, что в Фиваиде гонение было страшное; в некоторых городах умирало ежедневно по нескольку десятков человек; иногда число их доходило до ста. Он сам видел груды тел казненных в один день: орудия казни тупились и палачей недоставало на исполнение смертных приговоров. Сам он был заключен в темницу за исповедание веры; но, сообщая много подробностей о других, он почти не говорит о себе; и мы не знаем ничего об его допросе и освобождении. Впоследствии ходили слухи, что он согласился принести жертву идолам, чтобы спасти жизнь.
Но вместо того, чтобы внушать страх истинным христианам, гонение возбуждало в них необычайную, часто даже излишнюю ревность, так что пастыри Церкви должны были удерживать многих и напоминать им, что грешно искать самовольно опасности и смерти. Считая за славу и счастие умереть за имя Господне с верными служителями Христа, многие сами выдавали себя: с радостию входили на костры или склоняли головы под секиры. "Едва произносим был приговор над одними, – пишет историк, – тотчас с разных сторон прибегали другие и исповедали себя христианами, вовсе не беспокоясь об ужасах пытки. Сохраняя непоколебимую веру в Бога, они с радостию, с улыбкою и благодушием принимали смертный приговор и до последнего издыхания возносили к Богу песнопения и благодарения".
Часто Господь чудесным образом помогал святым мученикам; и истязания, изобретенные мучителями, оставались бессильными, встретив неодолимую силу Божию. Евсевий сам видел в Тире Финикийском казнь мучеников, брошенных на растерзание зверям, но до которых звери не дотронулись. Пять человек христиан были поставлены в арену без оружия, и на них выпущены несколько разъяренных зверей, которых еще старались раздражить раскаленными в огне железными прутами. Звери бросались с яростию в арену, устремляясь на христиан; но вдруг, удерживаемые какою-то невидимою силою, удалялись, не тронув их; Евсевий, между прочим, рассказывает о юноше, не имевшем еще и двадцати лет, который стоял на арене без оков, с распростертыми крестообразно руками. "Непоколебимый и бесстрашный духом, он усердно молился Богу и не двигался, не уклонялся на сторону от того места, где стоял, между тем как медведи и пантеры, дыша яростию и смертию, почти касались его тела, и только Божественная и неизреченная сила, не знаю как, замыкала пасть их, и они тотчас уходили назад. Пятерых мучеников, которых пощадили звери, казнили мечом, и тела их бросили в море".
Гонение было чрезвычайно сильно и в Риме. Сам Диоклетиан прибыл туда для торжественного празднования двадцатилетия своего царствования, и в это время насчитывают огромное количество мучеников разных званий, разных возрастов. Епископ Маркелин скончался мученической смертию. Молодой воин, по имени Севастиан, из дворцовой стражи, посещал темницы, где содержались христиане, ободрял узников и славил подвиг их. Два брата, осужденные на казнь за исповедание веры Христовой, склонились было к отречению, видя слезы родителей и жен своих. Севастиан увещаниями своими возвратил их к долгу и, обратив многих ко Христу, сам сподобился мученической смерти: его пронзили стрелами и потом забили до смерти палками. Вместе с ним пострадало великое множество христиан. Юные девы, Кекилия и Агния, пошли мужественно на смерть за имя Христово.
Есть древнее повествование о чудесном обращении одного комедианта, по имени Генеса. Осмеивая христиан, он, на сцене, для забавы царя и народа, представлял таинства христианского богослужения; все смеялись, дивясь искусству его. Вдруг, по милосердию Господа, луч небесной благодати коснулся души его, он воскликнул: "Я верую и желаю креститься". Зрители продолжали смеяться; но Генес повторил исповедание свое и, обратясь к товарищам, сказал им, что вовсе не шутит, а желает принять святое крещение, потому что познал истину христианской веры. Повели комедианта к царю, и он опять сказал, что верует во Христа; что, пока он осмеивал таинства веры, ему было чудное видение; что он видел ангела, омывающего в воде крещения книгу, в которой были вписаны все согрешения его, и что он хочет быть христианином. Ни увещания, ни угрозы, ни мучения не поколебали его твердости и он был казнен.
Упомянем о св. Анастасии узорешительнице, посвятившей всю жизнь делам милосердия. Дочь знатных и богатых родителей и втайне христианка, она была выдана замуж за язычника, с которым была очень несчастлива, потому что он был нрава жестокого и обращался с нею дурно. Но Анастасия забывала собственные скорби, когда могла помочь ближним, и ее единственным утешением в несчастии была заботливость о других. Она щедро помогала бедным, ходила за больными, посещала темницы, принося бедным узникам все нужное, утешая их участием своим, укрепляя сердца их словами христианской веры. Овдовев, Анастасия совершенно посвятила себя и все имущество свое на помощь ближним. Не щадя трудов и сил, посещала она далекие страны и везде служила Христу в лице меньших братий Его. В Греции она сблизилась с молодою вдовою, Феодотией, которая стала делить труды ее. Но об этом узнало начальство страны. Схватив Анастасию и Феодотию, потребовали от них отречения от христианской веры и, по отказу их, предали их мучительной смерти.
В Карфаген привели однажды сорок девять человек христиан, взятых в ближнем городе за участие в общественном богослужении. В этой толпе христиан были люди разного звания, разного возраста. Был священник с четырьмя детьми; был сановник, всеми уважаемый за честность и правдивость; были юные девы; все были равно одушевлены пламенною верою и любовию к Богу и все с твердостию вытерпели мучения, славя и благодаря Бога и молясь за мучителей своих. "Господи, помилуй их! – восклицал один из мучеников. – Благодарю Тебя, Господи; Господи, даруй нам терпение, освободи служителей Твоих от рабства миру! Ты наша надежда, Боже всевышний, Боже всесильный!" Судья убеждал христиан открыть место, где хранится у них священное писание. "Оно у нас в сердце", – отвечали некоторые. Предавали их истязаниям. Судья убеждал христиан отречься и тем спасти жизнь свою; но они все единодушно отвечали: "Мы христиане и до последней капли крови сохраним заповеди Бога нашего". – "Я не спрашиваю у тебя, христианин ли ты, – сказал судья одному из мучеников, – а спрашиваю, присутствовал ли ты при богослужении и праздновал ли день воскресный?" – "Да, – отвечал тот, – мы праздновали день воскресный со всевозможным торжеством; мы не пропускали ни одного воскресенья без чтения священного писания".
Этот ответ так раздражил судью, что, по повелению его, отвечавший был замучен до смерти. "Был ли ты при воскресном богослужении?" – спросил судья у Ампелия, хранителя священных книг. "Был вместе с братьями, праздновал воскресенье и имею священные книги; они в сердце моем".
Другой юный христианин, не дождавшись допроса, воскликнул: "День воскресный – радость христианина! Я присутствовал с братьями при богослужении, ибо я христианин; я праздновал день воскресный, ибо я христианин. Да будет это известно". – "Я – христианин! – воскликнул третий. – После имени Самого Иисуса Христа, это священнейшее из всех названий". – "Я имею священные книги; вырви их из сердца моего!"
Между мучениками был ребенок, сын священника Сатурнина, и он воскликнул с твердостию: "И я был при богослужении в воскресенье, был там добровольно".
Предали всех христиан страшным истязаниям; но ни один из них не выдал священных книг, ни один не отказался от святого и дорогого имени христианина; и все скончались мученическою смертию, удивив бывших тут язычников твердостию своей.
В Сицилии святой диакон Евпл был взят в то время, когда читал Евангелие; его привели к губернатору с книгою в руках. "Почему у тебя в руках эта книга?" – спросил губернатор. "Я читал ее, когда меня взяли", – отвечал Евпл. "Прочитай-ка нам что-нибудь из нее".
Евпл раскрыл книгу и прочел: "Блаженны гонимые за правду, ибо их есть царствие небесное". Потом, открыв книгу в другом месте, он прочел: "Кто хочет идти за Мною, тот да возьмет крест свой и последует за Мною". – "Что это такое?" – спросил губернатор. "Это заповедь, данная нам Господом", – отвечал Евпл. Его отвели и предали истязаниям. После пытки призывали его к вторичному допросу. "Упорствуешь ли в заблуждениях своих?" – спросил губернатор. "Повторяю исповедание свое, – отвечал Евпл. – Я христианин и читаю священное писание". – "Государь запретил хранить у себя эти книги; тебе следует передать их начальству", – сказал губернатор. "Я читаю священные писания, ибо я христианин, и в них глаголы жизни вечной, – возразил Евпл. – Я скорее умру, чем соглашусь быть предателем".
Вновь стали мучить его. Евпл все переносил с твердостию, моля Господа о помощи. "Согласись поклониться богам", – говорили ему. "Я поклоняюсь Троице Святой другого Бога нет". – "Соверши жертвоприношение, и спасешь жизнь свою". – "Я скоро совершу жертвоприношение: себя самого отдам Иисусу Христу в жертву. Ваши усилия тщетны". Долго еще мучили мужественного Евпла и, наконец, отсекли ему голову.
Из мучеников в Антиохии особенно известны Иустина и епископ города Киприан. Иустина была молодая девица, знаменитая своим происхождением и красотою. Родители воспитывали ее в идолопоклонстве, но часто из окон родительского дома слышала она, как в соседней церкви раздавались евангельские истины. Она слышала о том, что Бог сделался человеком для спасения мира, и Дева родила во времени Сего Искупителя, Который не имел другого оружия для победы над миром, кроме креста, победил самую смерть, восстал из гроба, полный жизни и славы, потом восшел на небо, откуда невидимою силою царствует над умами и сердцами людей, – весь этот ряд чудес сильно поразил воображение Иустины и возбуждал ее любопытство. Со временем к этому чувству присоединилось некоторое таинственное, внутреннее и глубокое движение души, которому она не могла противиться и которое влекло ее к христианской вере.
"Выслушай меня, – сказала она однажды своей матери, – то, чему мы поклоняемся, есть не что иное, как мрамор, золото или серебро, ничножные идолы, которых ГалилеянинТак назывался Христос, как пришедший из Галилеи.> низлагал одним дуновением, не имея нужды даже прикоснуться к ним". – "Замолчи, – отвечала мать. – Что, если бы отец слышал!.." – "Ну что же? – возразила Иустина. – То, что я говорю теперь тебе, скажу и ему. Я хочу поклоняться Иисусу Христу, о Котором не раз слыхала столько чудесного".
Иустина обратилась к вере Христовой и стала ходить в церковь. Отец узнал обо всем. В следующую ночь он видел во сне хоры ангелов, окружавших Иисуса Христа, Который говорил ему: "Прииди ко Мне, и Я дам тебе царство небесное". Это видение сильно поразило его. Он пошел к одному диакону и просил представить его епископу для того, чтобы получить крещение. Последний расспросил его обо всем случившемся с ним. Спустя несколько времени Иустина и ее родители торжественно пред целым собранием христиан исповедали свою веру в Иисуса Христа и были крещены.
Иустина всем сердцем возлюбила Христа Спасителя; все поступки ее свидетельствовали о чистоте и святости новообращенной христианки. Несмотря на все старание укрыться от внимания мужчин, она была замечена одним молодым адвокатом, по имени Аглаидом, усердным идолопоклонником. Пораженный красотою юной христианки, он несколько раз просил ее в замужество чрез посредство разных лиц. Каждый раз влюбленный получал отказ. Пытался он и насильно увезти ее, но и это не удалось ему. Страстный Аглаид обратился, наконец, к молодому человеку, по имени Киприану, славившемуся знанием магии, и упрашивал помочь ему овладеть предметом страсти.
Киприан был тоже родом антиохиец, знатного происхождения, богатый, с душою пылкою, умом образованным. Родители его, большие суеверы, посвятили сына еще в детстве на служение богам и заставили изучать астрологию и магию. Он посещал знаменитые святилища баснословных божеств, проходил самые трудные упражнения для того, чтобы быть посвященным в науку тайн, много раз убивал детей для того, чтобы кровь их принесть в жертву демонам, а в их трепещущих внутренностях подметить тайны будущего.
Киприан истощал все свое искусство, чтобы удовлетворить желанию Аглаида, обещал адским богам новые приношения и жертвы и так страстно желал успеть в своем деле, так верил силе магических средств, что покончил на том чувстве по отношению к Иустине, какое испытал друг его, и стал теперь работать в свою пользу. Иустина, застигаемая жестокими искушениями, предала себя Христу Спасителю, уповая, что Провидение, спасшее некогда Сусанну, преклонится и к ней и охранит невинность ее. Призыванием имени Иисусова она делала бессильными те призывания темных демонов, в каких упражнялся Киприан. Между тем, здоровье ее расстроилось, и она стала опасно больна. "Не плачьте, – говорила она опечаленным родителям своим, – я не умру. Я чувствую, что болезнь моя не происходит ни от горести, ни от какого-либо внутреннего повреждения. Болезнь находит на меня отвне, как будто воздух жжет меня". Говоря это, она с глубокою верою творила на себе крестное знамение.
Пылкий и самоуверенный Киприан увидел, наконец, что он побежден какою-то высшею силою, и потому стал рассуждать теперь о тщете того искусства, на которое так много надеялся. Горько жаловался он на своих богов: "о дух гибельный! Ты не что иное, как творец лжи и нечестия, если, зная свое бессилие, ты опутывал меня своими обманами. Если одного имени, одной тени Иисуса Христа достаточно для того, чтобы устрашить и поразить тебя, то что было бы, когда явился Он Сам?" Тут почувствовал он угрызение совести от воспоминания о своих преступлениях. "Ты развратил мою душу, ты погубил ее, – вскричал он. – Ах! Если бы то, что я делал и истратил, делал я для какой-либо другой цели, истратил на бедных! Несчастный! Я думал, что живу, а я заживо хоронил себя в ужасную могилу. Пойду же, – продолжал он, несколько успокоившись, – пойду к христианам, повергнусь к ногам их и буду просить их сжалиться надо мною". Он стал призывать Бога Иустины и, возлагая на себя крестное знамение, почувствовал некоторую бодрость и силу.
Киприан пришел открыть свое сердце благочестивому служителю Божию, по имени Тимофею. "Сжалься надо мною, несчастным, – сказал он. – Могу ли я умилостивить Христа? Примет ли Он мое покаяние, и освобожусь ли я от тяжести моих преступлений?" – "Веруй, – отвечал Тимофей, – что Христос не отринет тебя. Ты грешил по неведению". – "И могу ли еще я надеяться, вопреки тому, что внушает мне иной, посторонний голос?" – "Киприан, – продолжал Тимофей, – демоны лжецы, не верь внушениям их. Во Христе, напротив, нет лжи, ибо Он есть истина, нет неправды, ибо правда от Него исходит. Смотри, как Он благ: Бог и Творец всего, Он ради нас сделался человеком, претерпел за нас смерть, чтобы искупить нас от смерти греховной; всемогущий Бог – Он простил, однакож, нам все; примирился с нами и дал нам надежду вечной жизни, указав нам во Христе образец совершенства. Так, Киприан, ободрись! Христос умер за грешных и нечестивых: ты грешник, – есть прощение и для тебя!.. Иди к нашему епископу: он скажет тебе, как надобно приходить ко Христу".
Кающийся утешился и одушевился этими кроткими словами. Но так как он своими обманами и злодействами прельщал и развращал многих, то и решился исповедать свои вины торжественно в присутствии жителей всего города. Это исповедание сопровождалось рыданиями и слезами, которым отвечали рыдания и слезы целого собрания. Киприан с таким ужасом вспоминал жизнь свою, что, по-видимому, не мог владеть пошатнувшеюся душою своею, не мог устоять против отчаяния. Христианство своею истиною и святостию, произвело такое сильное впечатление на его душу, что он почувствовал презрение к себе; он готов был лучше отдать себя на смерть, чем продолжать жизнь, так страшно опозоренную и оскверненную, какова была его жизнь. Он раздирал свои одежды, покрывал голову пеплом, повергался на землю с разными знаками скорби и воплями, которые глубоко трогали присутствующих. "Горе мне! Горе мне! – повторял он. – Увы! Несчастный и погибший я!" И все принялись утешать его, видя, как искренно покаяние его и как болезненно сердце его.
В одно из воскресений новообращенный приведен был в церковь. Он восхитился благолепием христианского богослужения. "Я увидел, – передает он сам в рассказе о своем обращении, – я увидел целый лик людей не земных или лучше ангелов, соединившихся с тем, чтобы воспевать славословия Творцу; они пели их с таким полным единодушием и согласием, что, казалось, все голоса их составляли один голос". Христиане с удивлением смотрели на Киприана, умиленного и кроткого, и вознесли благодарение Богу за это новое чудо, столько блестящее и неожиданное. Епископ сначала отказывался принять Киприана и некоторое время оставался в этом решении своем, как бы еще не веря, что он искренно хочет принять христианство. Но на следующий день Киприан представил несомнительные доказательства своего раскаяния, отдав публично на сожжение свои книги о магии, как вещь бесполезную и опасную.
Иустина с восторгом узнала об этих переменах, особенно об обращении Киприана. Сердце ее еще глубже прониклось религиозным чувством; она обрезала свои длинные волосы, продала все убранства, все приданое, отказалась от всего, чтобы всецело прилепиться к единому Иисусу Христу. Она поступила в число дев, посвященных Богу; все верующие оказывали глубокое уважение благородной и молодой девственнице.
А кротость Киприана была так велика, что, для подавления в себе последнего остатка гордости, он настоятельно просил и получил позволение отправлять в церкви самые низкие или скромные службы. Однако ж, личные таланты и добродетель приобрели ему общее уважение и доверие, и его возвели на самую высшую степень священства и после епископа Анфима он управлял церковию в родном городе своем. Это было как раз во время жестокого гонения, воздвигнутого на церковь Галерием.
Посреди жестокостей, способных вызвать отступничество, Киприан поддерживал и мужество верующих энергическими письмами и всеми другими средствами, какие внушала ему пламенная ревность по вере. С своей стороны Иустина также обнаруживала живость своей веры. Комит Евтолмий, присланный в Антиохию, велел арестовать их обоих: неустрашимые исповедники были окованы цепями и приведены в Дамаск. "Ты ли, – спросил Евтолмий Киприана, – тот учитель христианский, который, после того, как сам обратил многих к богам, теперь обольщаешь их словом и ставишь Распятого выше бессмертных?" Киприан отвечал на это кратким изложением своей жизни и увещаниями судье, подобно ему, признать тщету идолов и воздать славу Богу истинному. Соединенные верою, одушевленные единым чувством, Киприан и Иустина не послушались нечестивого приказания – поклониться богам. Тогда епископа стали раздирать железными крюками и когтями, а Иустину жестоко били плетьми два палача. Вместо жалоб, она произнесла следующие слова: "Слава Тебе, Боже мой, что Ты нашел меня угодною Тебе, удостоив меня претерпеть ради Тебя эти мучения". Палачи истомились, мученица была бодра; казнь остановили с тем, чтобы возобновить ее в скором времени уже в другом виде.
И, действительно, мученики брошены были в темницу, потом приведены к судье, которому казалось, что они ослабевают в вере. Но все строгие допросы и угрозы его не могли поколебать тех, кого не поколебали мучения. "Я очень счастлив, – сказал Киприан, – что этими страданиями могу купить вечные блага". – "Так я увеличу твои страдания, – возразил судья, – если они могут приобресть для тебя небо". И он приказал бросить мучеников в медный котел, где кипели под сильным огнем смола, жир и воск. Иустина задрожала при первой встрече с страшною казнью; но мужественный епископ поддержал ее своим словом и примером. Она начертала на своем челе крестное знамение и вступила в разгоряченный котел. Мученики славили Бога с полною свободою духа и забвением боли.
Евтолмий присутствовал при этом и думал, что это видимое нечувствие мучеников к боли происходит от какой-либо магической силы, которую решился преодолеть. Был у него друг, идольский жрец, исправлявший также должности судейские; он захотел сам испробовать пытку, назначенную судьею. Афанасий (имя жреца) призвал своих богов и, полагаясь на некоторые предзнаменования, приблизился к костру и вступил на огонь. Пламя тотчас охватило его и он тут же сгорел. Евтолмий ужаснулся и, призвав Теренция, своего родственника, сказал: "Что мне благоразумный Теренций; нечего бороться с очевидностию: Бог христианский непобедим. Пошли их к императору и сообщи обо всем, что делал с ними". Совет был исполнен. Мученики отправлены в Никомидию, где был тогда Диоклетиан. В особом письме Евтолмий описывал все дело мучеников и все мучения, каким подвергал их. Пробежав представленное ему письмо, император, без всякой другой справки, определил: "Киприан, учитель антиохийский, и девица Иустина, преданные безрассудной секте христиан и презирающие жизнь для своего Бога, подлежат казни – усечению мечом".
Киприан и Иустина приведены были на берег реки, протекавшей у городских ворот. Они попросили дать им несколько минут для молитвы. Киприан выразил желание быть казненным после Иустины с тою, конечно, целью, чтобы в решительную минуту поддерживать, когда бы то нужно было, ту, которую считал своею материю по вере. Желание его не было отвергнуто; пред ним усечена голова Иустины, и он воскликнул: "Слава Тебе, Боже!" Затем скончался и сам под мечом палача. Христианин, по имени Феоктист, который, видя мучеников, ведомых на казнь, выражал Киприану знаки своего сочувствия и уважения, был также схвачен, осужден и тут же обезглавлен.
В Иконии в это же время пострадала св. мученица Параскева.
Параскева родилась от родителей благородных и богатых, а вместе и благоверных и благочестивых. Родилась она в пятницу – день, посвящаемый, как известно, Церковию воспоминанию спасительных страстей и живоносной смерти Христа Спасителя. Почитая этот день постом, молитвами и милостынею, родители святой Параскевы захотели почтить его на этот раз еще и тем, что новорожденную дочь свою назвали сим именем – Параскевою, т. е. на нашем языке Пятницею.
В юных еще летах святая Параскева осиротела. Родители ее отошли ко Господу, но ей оставили после себя богатое наследство – и вещественное – большое имение, и – главное – духовное, воспитав ее в строгом благочестии христианском и хорошо научив святой вере и хранению заповедей Господних. И вот прекрасный плод такого воспитания и научения: пришедши в совершенный возраст и сделавшись полною распорядительницею своего богатства, юная дева не поступает так, как многие поступили бы и обыкновенно поступают в подобном ее положении: не стала она употреблять свое имущество на какие-нибудь свои прихоти, на драгоценные наряды, на роскошные пиры, на разные забавы и увеселения, на прием и угощение многочисленных поклонников, которые, пленяясь богатством и красотою ее, искали руки ее. Нет, она захотела быть верною подражательницею вере и делам своих благочестивых родителей, и стала употреблять свое богатство на одеяние нагих, пропитание алчущих, призрение сирых и странных, вообще на дела любви и милосердия к ближним; всех же искателей брачного союза с ней она пренебрегала и уневестила себя единому бессмертному Жениху – Христу, возжелав жить ради Его одного, в чистоте и непорочности, в праведности и преподобии, дабы наследовать жизнь вечную.
Видя в своем городе господствующим еще неверие и нечестие языческое, смотря, как большею частию сограждане ее поклонялись еще бездушным идолам, не ведая и не хотя ведать единого, живого и истинного Бога, Творца неба и земли, святая Параскева воспламенилась ревностию и возжелала быть исповедницею святой веры пред людьми и проповедницею им святейшего имени Христова. И вот, она дерзновенно является в собрании своих сограждан с проповедью евангелия, небоязненно обличает суету бездушных идолов и заблуждение язычества и убеждает их познать истину и уверовать в Господа Иисуса Христа. Многие из них, внимая словам ее, силою благодати Божией растворенным, сделались христианами, и спасены таким образом святою исповедницею от погибели в жизнь вечную.
Но не все из внимавших проповеди Параскевы о Христе распятом слушали ее охотно и веровали, были и такие, которые глумились над нею и поносили ее. Нашлись и такие, которые ее, как презрительницу отеческих богов и нарушительницу царских повелений, проповедницу ненавистного язычникам и запрещенного имени, схватили и ввергли в темницу, а потом и предали мучителю, нарочито присланному в ту страну царем Диоклетианом. Таким образом, св. Параскеве дано было от Господа Иисуса "не точию еже веровати в Него, но и по Нем страдати" (Фил. 1, 29). И тяжки были эти страдания, дивно и терпение св. мученицы. Когда она приведена была на нечестивое судилище, то благодать Духа Святого так явно осенила ее, что лицо ее сияло особенным светом и все видевшие ее дивились сему. Мучитель хотел сперва льстивыми словами склонить св. деву к отречению от Христовой веры и убедить поклоняться идолам. Он предлагал ей сделаться даже супругою его и участницею с ним во всех благах мира сего. Но святая с твердостью отвечала на льстивые речи мучителя: "Я христианка и раба Христова. Имею себе жениха на небе Иисуса Христа, иного же мужа не требую". Тогда мучитель повелел разодрать на ней одежды и нещадно бить ее бичами. Ни одного вопля болезненного не испустила святая, терпя это мучение, а лишь сердцем взывала ко Христу, прося его помощи в муках. Мучитель еще пытался одолеть ее твердость и уговорить к отступлению от веры, но она ничего не отвечала на все его льстивые слова. Разъяренный мучитель дал приказ повесить святую на древе и железными когтями строгать ребра ее и раны растирать жесткою щеткою, пока плоть ее была содрана до костей. Безгласную и едва живую сняли мученицу с древа и ввергли в темницу, думая, что она уже не выйдет оттоле живою. Но в полночь явился ей там ангел Господень, держа в руках своих орудия страстей Христовых: крест, терновый венец, копие, трость, губу и, отерши губою раны ее, сказал ей: "Восстани, девица, страстей Христовых общница, исцеляет тебя Христос Господь". И встала святая Параскева здравою и исцеленною от всех ран своих, и облобызала орудия страстей Христовых, славя Бога.
Утром темничные стражи были изумлены, увидав мученицу не только живою, но и здоровою и целою, и привели ее к мучителю, тоже удивленному этим явным чудом и знамением силы Бога христианского. Казалось бы, следовало ему уверовать после этого в сего истинного Бога, как уверовало при сем множество из народа, видевшего совершившееся с мученицею чудо. Но ожесточенное и ослепленное неверием и нечестием сердце его неспособно было прозреть и при таком ярком сиянии света истины веры Христовой. Он приписал это чудо силе не христианского Бога, а лживых богов языческих, помиловавших и исцеливших будто бы святую для того, чтобы она, наконец, признала их и поклонилась им, отвергшись веры во Христа. Посему он повелел проводить мученицу в идольский храм, наполненный идолами, дабы там она принесла им скверную жертву. Вошла святая в капище, но вместо того, чтобы принести жертву идолам, призвала всесвятое имя Господа Иисуса Христа, и силою сего имени мгновенно пали все идолы и разбились в прах. "Велик Бог христианский!" – воскликнуло тогда множество народа. Но жрецы идольские и мучитель не вразумились и этим чудом. Святая предана была новым мучениям. Ее повесили на древе и свечами опаляли ребра ее. Наконец, было дано повеление отсечь ей голову.
Имена многих мучеников, конечно, остались для нас неизвестны. Во Фригии был сожжен целый город, в котором жило множество христиан; в Египте, Палестине мученики считались тысячами. Правда, со второго века велись списки, или так называемые диптихи (памятники), в которых записывались имена страдальцев за веру; но большая часть этих списков была сожжена вместе с другими книгами. Огромное множество церковных книг было истреблено огнем, хотя христиане тщательно скрывали их, с опасностью для жизни. Выдавший язычникам церковные книги считался предателем и подвергался отлучению от Церкви. Один африканский епископ, которого понуждали выдать священные книги, вместо их дал другие книги, которые были сожжены. Но христианское общество негодовало за этот поступок, считая, что епископ должен был скорее согласиться умереть, чем обманом спасти вверенное ему сокровище.
Язычники не могли надивиться необычайной твердости духа, которую везде являли христиане. Они уже были так многочисленны, что легко было бы им силою воспротивиться гонению. Легко было бы им, восставши, даже довести до гибели Римскую империю, обширную, но ослабленную смутами и междоусобиями. Но такая мысль была далека от христиан; они не были бы достойны этого имени, если бы вздумали силою отражать насилия врагов. Источником их непоколебимого мужества была полная покорность Богу, побуждавшая их все переносить, сохраняя до конца сокровище, которое было для них дороже жизни – веру; самую же жизнь они отдавали без сопротивления и ропота. Их сила состояла в их нравственном превосходстве, в святой истине, которая должна была, наконец, восторжествовать. Но, как видно, язычники долго не могли понять той непоколебимой силы, которая заключалась в христианской вере; ибо после нескольких лет гонения Диоклетиан уже торжествовал победу над нею, велел выбить медаль в память истребления христиан, и в Испании поставить два столба с надписью: "Диоклетиану Иовиану и Максимиану Геркулу за то, что распространили на Востоке и Западе Римскую империю и истребили имя христиан, врагов государства". Но христианская вера была далеко не побеждена; напротив, она как будто черпала новые силы в самом гонении и все более и более распространялась.
Между тем, готовилась важная перемена в государстве, и она отозвалась и на участи христиан. В 305 году Диоклетиан и Максимиан отказались от престола. Галерий стал императором на Востоке, а Максимин Даия, племянник его, цезарем; а на Западе Констанций Хлор получил императорскую власть, которую разделил с цезарем Севером. Тогда на Западе совсем прекратилось гонение; оно и прежде было слабо в тех областях, которыми правил кроткий Констанций Хлор, ибо он любил и уважал христиан. Рассказывают о нем, что однажды, желая испытать придворных своих, он объявил, что не может держать при себе христиан, и что те из них, которые пожелают сохранить свои должности, должны отречься от веры. Некоторые это сделали, предпочитая вере мирские выгоды; но большая часть решилась оставить службу. Этих-то последних Констанций и удержал при себе, а тех отпустил, говоря, что царь не может положиться на служителей, которые неверны Богу.
Гонение на краткое время как будто смягчилось несколько и на Востоке; правители и судьи провозгласили, что цари, желая оказать милосердие подданным своим, отменяют смертную казнь за исповедание христианской веры. Стали отсылать христиан на работу в рудники, выжигая им сперва правый глаз и подрезывая жилу в ноге; и это страшное изувечение уже казалось милостию после прежних ужасных гонений.
Но жестокий Галерий и племянник его, который, как и он, ненавидел христиан, не могли долго довольствоваться этим; они вскоре возобновили гонение, и оно опять без остановки свирепствовало несколько лет сряду. Мученическую смертию увенчались самые уважаемые предстоятели церквей. В Александрии скончался святой епископ тмуитский Филей, давно содержимый в тюрьме. Филей был уважаем всеми за мудрость свою и за благотворительность; он был богат и употреблял все имение свое на вспоможение бедным. Префект или губернатор города долго увещевал его совершить жертвоприношение богам. "Не сделаю этого, – говорил с твердостию святой епископ, – ибо в Писании сказано: "Истребится тот, кто приносит жертву иному, кроме Бога единаго". – "Какие жертвы угодны Богу твоему?" – спросил префект. "Сердце чистое, чувства искренние, слова истины приятны Богу", – отвечал Филей.
Префект не мог понять, чтобы почитали Богом Христа распятого.
"Он распялся за наше спасение, – сказал Филей, – притом знал, что должен быть распят и терпеть поношение, и, однако, предал себя, чтобы все вытерпеть за нас.
Священные Писания предсказали это о Нем, – те Писания, которые иудеи имеют и не исполняют. Кто хочет, пусть идет и смотрит, так ли это".
Твердость Филея казалась безумием префекту. "Если бы ты был беден и дошел до такого безумия, то я не поберег бы тебя, – говорил он. – Но ты так богат, что можешь питать целую область; побереги себя и принеси жертву". – "Не принесу, и тем сберегу себя", – отвечал епископ. "Посмотри, бедная жена твоя здесь; побереги себя для нее". – "Тот, Кто призвал меня в наследие славы Своей, силен призвать и ее", – возразил Филей.
Не только префект, но множество друзей, знакомых и родных умоляли Филея поберечь жизнь свою. Он остался непреклонен. При допросе был приятель его, Филором, один из главных чиновников города. Он говорил присутствующим: "Для чего хотите вы сделать его неверным Богу? Разве вы не видите, что он даже и не слышит слов ваших, а весь занят будущей славою?" Филором был тоже осужден и казнен вместе с Филеем.
Огромное количество христиан было сослано в рудники, претерпев сперва истязание. Вырывали им глаз и место глаза прижигали раскаленным железом, и подрезали жилу правой ноги. В Палестине правители не щадили никого; призывали поголовно всех в языческие капища, даже детей, и непокорявшихся предавали страшным истязаниям. Множество христиан шло добровольно на казнь. Так, однажды, в Кесарии палестинской юноша, по имени Апфиан, подошел к префекту в то самое время, как тот совершал возлияние богам и, остановив его руку, стал говорить ему о суетности идолопоклонства. Юношу тотчас же схватили и, замучив до полусмерти разнообразными истязаниями, бросили в море. Тут же смерть претерпел вслед за тем и брат Апфиана, Едесий. Он был человек ученый и много пострадал за веру. Долго он томился в темнице, долго работал в рудниках; но никакие страдания не могли погасить в нем любви к Богу и христианской любви к близким. Возвращаясь с рудников, он в Александрии увидел, что судья, допрашивая христиан, обращался с ними бесчеловечно. Едесий не сумел сдержать своего негодования и, подошедши к судье, стал укорять его. Судья велел тотчас же схватить его и предать истязаниям. Едесий перенес терпеливо пытки и был, наконец, потоплен в море.
Прежде нежели окончилась лютая скорбь для христиан, Господь определил совершить суд Свой над их гонителем императором Галерием.
В девятый год от начала гонения гнев Божий на Галерия открылся болезнию, вначале самою легкою и незначительною, но впоследствии страшною и не исцельною. На нижней части чрева является небольшой нарыв; когда употреблено врачебное оружие, рана закрывается; но вдруг, раскрывшись, источает такое множество крови, что жизнь больного становится в опасности. Рана опять закрывается, но, открывшись, вновь источает последний остаток крови. Бледный, изможденный больной совсем лишается сил. Вызваны отвсюду знаменитые врачи; но их искусства и старания не могли помочь тому, на коем тяготела карающая десница Божия. Обращаются к идолам, вопрошают Аполлона и Эскулапа, но как хитрости жрецов или темной силы вражией воспрепятствовать исполнению грозного суда небесного? Аполлон указывает на одно врачевство; но им страдания больного не облегчены, а еще умножены. В теле начинается гниение и проникает во внутренность; в утробе рождаются черви; нестерпимое зловоние наполняет не дворец только, но весь город, где находится страждущий; болезненные стенания его и вопли потрясают душу каждого, никто без ужаса не может смотреть на него – измученного, обезображенного: от главы до язвы все усохло так, что видна была одна пожелтевшая кожа на костях; другая часть сустава представляла такую массу, в которой по причине опухлости не осталось и признаков членов человеческих. И в сих страшных, неслыханных страданиях Богу угодно было продолжить жизнь больного на целый год!
По внешнему виду нельзя было узнать Галерия, но по сердцу он оставался тем же Галерием. Страдания христиан, по воле его, продолжались; врачи, которые отказывались помочь ему или не сносили нестерпимого зловония, все преданы смерти. Нашелся, наконец, один из них, понявший и причину болезни, и врачевство против нее. Видя, что ему, как и сотоварищам, смерть неизбежна, он не устрашился сказать царю всей истины. "Напрасно, государь, думаешь, – так говорил он ему, – что болезнь твою можно уврачевать искусством человеческим; она не естественна, но послана в наказание тебе от разгневанного Бога. Вспомни, сколько зла причинил ты почитателям Сего Бога и их святой религии, и узнаешь, где искать тебе спасение. Я умру, как мои товарищи, но да будет тебе известно, что нет в мире врача, который бы мог излечить твою болезнь". Истина сих слов, усиленные действия болезни приводят, наконец, Галерия к сознанию; он исповедует могущество и праведный гнев Бога христианского, в болезненных стенаниях взывает к Нему о помиловании, обещается воздвигнуть Ему храм и изгладить следы своих преступлений, призывает царедворцев и сенаторов, дает повеление о немедленном прекращении гонения на христиан, о восстановлении церквей и полной свободе богослужения, – с тем, чтобы они утолили гнев небесный, поражавший Галерия. Гонение, по силе указа, от имени Галерия, Константина и Ликиния, повсюду прекращено. Для христиан прошла мрачная, бурная ночь; наступил ясный, светлый день Господень. Отверзаются темницы; томившиеся в них узники христиане – на свободе. Из заточения и рудокопных ссылок исповедники многочисленными сонмами возвращаются в отчизну, проходя чрез внутренние города, по стогнам и улицам, в радости о свободе своей веры, поют псалмы и песни во славу Богу, своему заступнику. Храмы Божии, разрушенные во время гонения, возобновляются, отнятые возвращаются, сооружаются новые; везде в них воссылаются благодарения Господу о мире, дарованном святой Церкви, теплые моления о помиловании императора. У самых язычников невольно как бы разверзаются уста на похвалу пресвятому имени Христову. "Велик поистине Бог христиан! – взывают они. – Велик и Он един есть Бог истинный!"
Молитвы о здравии императора повсюду приносятся христианами, но страдалец сошел во гроб в болезненных мучениях. Тогдашние христиане спасали целые области, города, воинства от различных зол, но не могли спасти от недуга и лютой смерти одного Галерия, – пример той истины, что для нераскаянного грешника и мощное ходатайство целой Церкви бесплодно. Что вынужденное болезненными мучениями покаяние Галерия не было искренним, это видно из его указа, в коем обнаруживаются ожесточение и гордость фараоновы. Объявляя свободу веры христианам, прося у них молитв о своем здравии, он, однако же, одного себя ставил, как милосердного и благодетельного государя, а не Бога истинного.
|
|