Митрополит Сурожский Антоний ТРИОДЬ ПОСТНАЯ (Проповеди)

     Каким образом можно “перевести” эту притчу, такую богатую и такую дивную, в понятия, которые относятся непосредственно к нам? Сейчас я попробую сделать это еще раз.
     Как часто случается, что мы разрушаем глубокие, полные значения и смысла отношения, потому что привыкаем, что любящий нас человек дает, дает щедро, дает постоянно, никогда не вспомнив о себе: просто дает; и как легко постепенно забыть человека, помня только дар. Это случилось с блудным сыном, но это случается так постоянно в наших человеческих взаимоотношениях.
     Взаимоотношения устанавливаются, потому что каким-то чудом мы вдруг человека увидим, действительно видим человека очами души во всей его красоте, в полном значении этого слова; и затем этот человек являет жизнь и величие, и щедрость души, и жертвенность. А потом постепенно человек для нас все больше утрачивает значение, а дары его – или ее – становятся все более вседовлеющими. Я не имею в виду дары вещественные; я имею в виду тепло, и ласку, и понимание, и столько других вещей. Источник забывается, обесценивается, и “важна” только вода, текущая из него ручейками.
     Если мы и дальше продолжаем так относиться, то мы все больше и больше отрываемся от человека; человек существует для нас все меньше и меньше. Блудный сын сказал своему отцу: Отдай мне то, что будет моим, когда ты умрешь; иными словами – “Давай согласимся, что ты больше для меня не существуешь и мне нужно только то, что ты можешь дать”. И, как блудный сын, мы тогда некоторое время живем из полученных даров; наше сердце еще согрето теплом, которое было нам дано, наш ум все еще живет богатством былого общения. Но постепенно и это истощается, потому что уже не питается от источника; а затем превращается в воспоминание. А дальше – угасает и воспоминание, и мы делаемся голодными.
     Все то время, что мы могли проживать полученные дары, мы были окружены людьми, которые хотели поживиться от того, что мы получили: мы были, как блудный сын, окружены людьми, которые облепляли его, пока он был богат богатством своего отца. Но когда ничего от богатства не осталось, они отпали. И оскудение вошло в его жизнь вторично: он отверг одно человеческое взаимоотношение, а теперь он был отвергнут другими; он остался один... Он старался как-то пропитаться, но питаться было нечем, и он ходил изголодавшимся.
     И вот часто в нашей жизни случается, что, оторвавшись от источника взаимоотношений, оказавшись отвергнутыми теми, которые думали, что они могут бесконечно пить от ручейков, струящихся через нас, мы оказываемся изголодавшимися. Если бы только на мгновение мы могли осознать, что забытое и утраченное нами – это качество живых отношений с Богом и живых отношений с людьми, которые нас окружают!
     Мы не можем всю жизнь жить на подарках: жизнь возможна только в отношении к Богу и в отношении к людям, как бы в непрерывном взаимообмене, когда мы столько же податели, сколько и прииматели щедрости людской и Божией. Но когда нам голодно, когда мы в отчаянии, когда мы, изголодавшись, умираем – всегда ли мы вспоминаем, что мы отвернулись от Бога, от Живого Бога? Что мы отвергли живой Хлеб Небесный? Что мы создали с окружающими людьми ложные отношения, раздавая то, что было не наше, что было взято в то мгновение, когда оно было дано?
     И тогда, значит, настало время нам задуматься глубоко и внимательно над самими собой и понять, что мы согрешили против Неба и согрешили против отца, против брата, против ближнего, против сестры – против всякого вокруг нас. Согрешили, значит порвали связь, стремясь освободиться от них – нет, не совсем: стараясь не иметь с ними отношений дарующего, а относясь, как побирушка, пиявка.
     И тогда, значит, настало время возвращаться: домой, туда, к тем, кто питал нас, давал щедро, заботился, и, в конечном итоге, – к Богу, Источнику всех благ.
     Но так часто, пытаясь вернуться, мы встречаем не отца заблудшего сына: мы встречаем старшего брата, того, который никогда не имел подлинного взаимоотношения любви, дружбы ни с нами, ни с отцом. Мы встречаем того, который может похвалиться, что он всегда был добросовестным, честно “работал” в доме отца, делал все, что нужно, – но безразлично: выполнял, как выполняют обязанность, которой не избежишь, или же как сделку, как работу за плату, работу ради обеспеченности, труд в обмен за принадлежность к “дому”, взамен за обеспеченность.
     Надо нам задуматься над этим, потому что в нашем опыте человеческих отношений мы не всегда только блудный сын; мы так часто являемся старшим братом, и приходящего к нам и говорящего: “Я выпал из общения с тобой, по своей вине, я вел – или вела – себя паразитом, я хочу теперь быть другом!” – встречаем словами, или жестом: “Было время, я тебе был другом! Было время – мы жили в общении, которое мне было драгоценно; ты разбил, разбила его! Раны мои зажили, не хочу я больше раскрыться! Для меня ты – прошлое; ты мертв, мертва; иди к другим, чтобы они вернули тебя к жизни”... Как часто мы являемся старшим братом?!
     И как непохоже на отца мы поступаем, который просто ни в какую минуту не переставал любить заблудшего сына, даже в момент, когда этот заблудший отрекся от него, отверг его, ждал “когда же ты умрешь”, чтобы распоряжаться всем, что этот человек накопил годами труда, годами мудрости, годами жертвенной любви. Отец никогда не переставал любить; старший брат перестал – или, вернее, никогда и не любил, только имел “деловые” отношения с теми, кто окружал его.
     А отец – это тот, который бежит, чтобы встретить заблудшего; случалось ли нам когда-либо поступать так? Когда кто-то оскорбил нас глубоко, жестоко – сделали ли мы когда-либо первый шаг, помня, что потерпевшему обиду легче сделать первый шаг, потому что он не унизителен, он не чреват страхом: а вдруг меня отвергнут? – тогда как обидчик в ужасе от предстоящего унижения, а может быть, и отвержения... Сделали ли мы когда-либо первый шаг, чтобы вернуть к жизни того, кто духовно, человечески мертв? Готовы ли мы были дать ему его первую одежду, окутать его былым взаимоотношением? Готовы ли мы были доверить ему наш перстень, дающий ему власть над нашей личностью, нашим имуществом, нашей честью, когда он промотал наше сокровище, унизил нас, обокрал нас? Дали ли мы ему, как говорит притча, обувь на ноги его, чтобы он мог ходить, и ходить безопасно?
     Задумаемся в таких категориях; и если мы так задумаемся, каждый из нас сможет обнаружить, на чем он стоит: у всех нас переплетаются все элементы этой трагической и дивной притчи. Но недостаточно обнаружить это: обнаружив, кто мы, мы должны сделать что-то; мы должны принять решение, мы должны отречься от той личности, которой мы были до сих пор, вернуться и просить о прощении, о милости. Просить прощения у Бога – да; но это легко, потому что Бог видимо, осязаемо никогда не отсылает нас пустыми от Себя, никогда не говорит нам: “Уйди от Меня!” – но прощение у тех, кого мы оскорбили, и которые обидели нас.
     Подумаем над этим. Через неделю мы будем вспоминать падение человека: как человечество утратило рай, единство с Богом, единство друг со другом, гармонию с тварным миром – все потеряло; сегодня – последнее предостережение: мы можем сделать что-то в течение наступающей недели; не все, но что-то, так что когда мы предстанем перед Судом, мы бы взглянули на Судию и сказали: “Оправдания мне нет; но я сделал, что мог: помилуй меня и спаси!” Аминь.