Виктор Николаевич ТРОСТНИКОВ

     Отвечать в журнале на газетную статью, да еще через три месяца после ее опубликования, как-то странно. Но я хочу сделать именно это. Дело в том, что затронутая автором тема не имеет срока давности, и актуальна она не только для него, но и для многих других людей, чувства которых он выразил. Гамма этих чувств сложна, но в ней доминирует обида, ощущение несправедливости, которая будто бы вершится сейчас в нашем обществе, а раз его испытывает такое количество наших граждан, значит, в этом надо терпеливо разобраться. И речь тут не только о снятии социального напряжения, но и о помощи конкретным живым людям, испытывающим отрицательные эмоции.
     Статья Валерия Кичина ("Приказано верить". Известия. 2000, № 7, 3 февр.) дышит протестом, она полна упреков, но их суть не очень ясна, и уж совершенно непонятно, кому они адресованы. Их надо расшифровывать. И начать лучше всего с того упрека, которым начинается публикация. Автор сетует на то, что диалог атеиста с православным, несмотря на уговор взаимно уважать убеждения друг друга, никогда не получается равноправным. В качестве примера он приводит свой разговор с Никитой Михалковым, начавшийся по-джентльменски, а кончившийся тем, что Михалков сочувственно произнес: "Вы непременно придете к церкви". "Я ведь не сказал ему, - жалуется Кичин, - что он сделается атеистом, так где же тут равноправие?"
     Извини, Валерий, но в твоей претензии нет никакой логики. Я понимаю, что, когда затронуто чувство, человеку не до нее, но все-таки если эмоциональное восприятие предмета спора у сторон различно, единственным способом проявить взаимное уважение остается обращение к логике, какой бы нудной она ни казалась. Поэтому я призываю тебя немного порассуждать.
     Задумайся: что помешало тебе сказать Михалкову, что он станет атеистом? Ведь это была не робость. Не сказал ты этого потому, что это не проходило по смыслу, поскольку он уже был атеистом, как и вся интеллигенция его поколения. Он долго пребывал в твоем нынешнем состоянии, а потом перешел в другое, тебе неизвестное, ничего при этом не забыв. Его нынешнее сознание включает в себя твой опыт как часть, и это дает ему право говорить о твоем более скудном опыте "с сочувствием". И заметь: с сочувствием, а не с презрением - что же здесь плохого? Представь себе, что два человека спорят между собою, как лучше всего проводить отпуск. Один из них всегда ездит летом на море и считает, что это единственно правильно. Другой же говорит ему: "Я тоже раньше так думал, а недавно съездил в горы и убедился, что это гораздо лучше; я уверен, что ты тоже рано или поздно придешь к такому выводу". Могут ли эти слова задеть и огорчить первого? Могут, но лишь в том случае, если он интуитивно чувствует, что горы действительно способны дать ему какое-то новое знание, но догадывается и о том, что для восхождения на вершины нужно затратить много сил, а ему не хочется напрягаться. Это как раз твой случай.
     Ты утверждаешь, что атеизм тоже вера. Прости, но это некорректная подмена понятий. Ты ведь полемизируешь с православными, а для них слово "вера" означает совсем не то, что для тебя. Религиозная вера есть "обличение вещей невидимых" (апостол Павел), то есть признание сверхчувственной реальности, а твоя вера есть доверие к тому, о чем свидетельствуют пять чувств, и недоверие ко всему, что недоступно их восприятию. Верующий тоже пользуется пятью чувствами и обрабатывает умом их показания, но при этой обработке он учитывает и ту информацию, которая приходит другими путями, а именно через многообразные формы Откровения - как того, которое дается каждому из нас и может быть названо инстинктом правды или совестью, так и экстраординарного, приходящего через избранников, именуемых пророками. Фраза Михалкова, так тебя уязвившая, была ничем иным, как выражением надежды, что ты в своем стремлении к истине когда-нибудь неизбежно выйдешь на этот драгоценный опыт.
     Проблема атеиста очень проста - это проблема нежелания расширять свой кругозор. Между атеизмом и религиозным миропониманием нет качественного различия, оно чисто количественное. Атеизм есть начальная фаза познания, религиозность - его продолжение и развитие. Об этом очень точно сказал Фрэнсис Бэкон: "Малое знание уводит от Бога, большое знание к Нему возвращает". Атеизм есть недодумывание вещей до конца, зацикливание на искусственно ограниченном наборе категорий, упрямый отказ от приобретения новых инструментов познания. Конечно, всякий имеет право останавливаться в своем восхождении на той высоте, какая ему по душе, но тот, кто миновал эту отметку, имеет право крикнуть ему сверху: не ленись, иди дальше! Но тянуть его в гору силой он, конечно, не будет, ибо для того, кто прошел в духовном развитии определенную черту, человеческая свобода священна. А вот ты, Валерий, не дойдя до этой черты, не очень-то уважаешь чужой выбор. Ты пишешь: "Силы и средства лучше отдавать строительству домов для людей, чем часовен для молитв". Во-первых, ты опять передергиваешь: дома, видите ли, "для людей", а часовни "для молитв". А молятся, что, не люди? Ты призываешь к симметричности диалога, так вот тебе симметричный ответ верующего: "Лучше строить часовни для людей, чем квартиры для смотрения телевизоров". Во-вторых, твое заявление бестактно. Поставь себя на минуту на место родителей, потерявших единственную дочь - добрую, талантливую, подававшую большие надежды. Все их планы на будущее были связаны с нею, и квартира для нее обустраивалась, и рояль "Беккер" для нее был куплен. Не думаешь ли ты, что никакая квартира им теперь не нужна, а вещи не только не утешают их, а причиняют им боль, напоминая об усопшей? Все земные сокровища они готовы отдать за несколько мгновений общения со своим милым чадом, а такое таинственное общение происходит у них именно в часовне при возжигании поминальных свечей перед иконами, в молитвенном сосредоточении. Не будет часовен, не будет этого утешения для сотен, для тысяч убитых горем людей. А ты как раз и призываешь к тому, чтобы их не было, считая, что так для всех будет лучше, ибо сбереженные средства можно будет пустить на улучшение быта. Что у тебя за представления о человеке? Если ты и вправду думаешь, что смысл его жизни состоит в том, чтобы сидеть сытым в уютной комнате и глазеть на цветной экран, то будь последовательным и заяви, что лучше покупать больше мяса и овощей, чем возводить дорогие надгробия. Тут экономия получится куда значительнее, чем при отказе от часовен. Но против надгробий ты возражать не станешь, так как их ставят и твои единомышленники атеисты, и ты не захочешь их оскорбить, а с верующими что там церемониться! А ведь часовни и надмогильные памятники служат одной и той же цели: соединению живых с умершими. И опять-таки верующие здесь богаче - у них есть и памятники, и часовни, а у атеистов только памятники. Еще важнее, что верующие вступают в эту связь сознательно, зная, чего они хотят, а атеисты действуют как бы нелегально, поскольку провозглашают, что инобытия не существует. По их убеждению, кто умер, тот исчез и "лопух вырос", а если так, зачем же тратить и время, и деньги на поездку к этому "лопуху"?
     В своем изучении материи мы добрались уже до того рубежа, где предположение о ее субстанциальности (самодостаточности) становится тормозом для дальнейшего продвижения вперед. Перефразируя "Манифест" Маркса, можно сказать, что призрак бродит по всему полю научных исследований - призрак Творца. Новейший материал делает все более очевидным, что никакого "само собой" быть не могло, что Кто-то в определенный момент создал вселенную из ничего ("большой взрыв" теоретической космогонии и "реликтовое излучение" наблюдательной астрономии), наделил ее определенными свойствами, содействующими достижению определенных целей ("антропный принцип" физики) и направлял ее к этой цели, сообщая ей соответствующие импульсы ("креационизм" биологии). И ты воображаешь, что, выбежав на дорогу, по которой пошла масса ученых, и расставив руки, ты остановишь их и повернешь обратно к атеизму?
     Но и это не главное. Ключик под названием "психология" не способен открыть даже ту тайну, ради которой он и придуман, - тайну человеческой души.
     Ты говоришь, что веришь в человека, в его силы. Но без дополнительных разъяснений это заявление остается пустой демагогией. В какого человека ты веришь - в Джека Потрошителя, в Хаттаба? Они ведь тоже люди. Нет, скажешь ты, я верю в хорошего человека. Но что это такое?
     В детстве мне это было ясно - образцом людских достоинств являлся для всей нашей семьи мой дедушка: честный, добрый, бескорыстный, скромный, терпеливый, умный. Он был химик, но для меня его настоящей профессией была не химия, а "быть хорошим человеком". Это понятие я воспринимал как онтологическое, не как сказуемое, а как подлежащее. Только один тип человека мог быть назван в строгом смысле "хорошим", и к этому типу принадлежал дедушка Александр Андреевич. Но когда я подрос, наука объяснила мне, что это относительное понятие, ибо то, что хорошо с точки зрения буржуя, плохо с точки зрения пролетария, и я этому поверил. Это нанесло мне огромный вред, я стал дурным, грешным человеком, так как на всякий нехороший поступок у меня было оправдание: моральные оценки относительны. И только значительно позже, когда я от "малого знания" приблизился наконец к "большому", я понял, что идеал все-таки онтологичен и "быть хорошим человеком" действительно есть профессия, притом наисложнейшая и наиважнейшая из всех, и освоению этой профессии посвящали себя на Руси сотни и тысячи добровольцев, называемых "преподобными". Овладевая под руководством опытных наставников высоким искусством аскезы, они добивались слияния своего условного "я" с "Я" безусловным и начинали сиять Его сиянием, озаряя все вокруг себя и становясь светочами для народа. Они были теми маяками, на которые ориентировались наши предки, вырабатывая тем самым в себе лучшие людские качества, позволившие им создать великую и прекрасную страну, в которой нам с тобой выпало счастье родиться и жить. И не кажется ли тебе, что, веря в хорошего человека, но не желая даже слышать о Том, от Кого в конечном счете такой человек заимствует свои качества, ты еще раз демонстрируешь, что твои мысли такие же коротенькие, как у Буратино?
     Несколько лет назад мой старый знакомый, один из крупнейших математиков современности, попросил меня свозить его в Троице-Сергиеву лавру. Зная о его материалистическом воспитании, я выразил удивление. Понизив голос, академик сказал мне: "Я не настолько глуп, чтобы быть атеистом". Я и тебе, Валерий, советую стать по-настоящему умным.

 

Статья напечатана в журнале «Русский Дом» № 4 за 2000 год.