Узники, по обыкновению, сданы были преторианскому военачальнику, которым являлся тогда Бурр, знаменитый наставник юного Нерона и друг Сенеки. Павлу, без сомнения, вследствие хорошего отзыва о нем Феста и Юлия, позволили жить в наемном доме, под так называемой благородной, или легкой, стражей. Для понимания особенностей такого заключения следует сказать, что у римлян стража вообще была троякого рода: одни узники содержались в темнице, насчитывающей три отделения; другие, менее виновные, - при судебных местах; третьи жили в наемных и даже собственных домах. Надзор за последними состоял в том, что при каждом из них находился воин, который был соединен с узником длинной веревочкой. У воина она привязывалась к левой, а у подсудимого - к правой руке. В таком виде они могли ходить повсюду. Стража, под которой находился Павел, была последнего рода.
На третий день по прибытии в Рим Павел призвал к себе знатнейших из иудеев, чтобы изъяснить им причину своих уз и те намерения, с которыми он желал явиться на суд кесаря. Без этого они не преминули бы почесть его за человека подозрительного, который ищет случая клеветать перед императором на свое отечество, как то часто случалось в те времена. Братия! - сказал им Павел. - Не сделав ничего против народа и отеческих обычаев, я в узах из Иерусалима предан в руки римлян. Они, судив меня, хотели освободить, потому что нет во мне никакой вины, достойной смерти. Но так как иудеи противоречили, то я принужден был потребовать суда у кесаря, впрочем, не с тем, чтобы обвинять в чем-либо народ мой, ибо за надежду Израилеву обложен я этими цепями (ср.: Деян. 28, 17-20). Иудеи, отвечая, что они не слышали о нем ничего худого, просили, однако же, открыть им свой образ мыслей о религии, ибо нам, говорили они, известно, что учение, тобою проповедуемое, всюду служит предметом споров. В назначенный день они собрались для этого в дом Павла, и тот с утра до самого вечера разъяснял им со всеми подробностями исповедуемую уже многими христианскую веру. Одни убеждались в сказанном, но другие не принимали услышанного, так что Апостол невольно должен был повторить, напомнив им, упрек, сделанный некогда Пророком Исаиею еврейскому народу. Хорошо, - сказал он, - Дух Святый говорил чрез пророка Исаию отцам нашим: пойди к народу сему и скажи: слухом услышите, и не уразумеете, и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце людей сих…Итак, да будет известно вам, - продолжал Павел, - что спасение от Бога послано язычникам; они и услышат (ср.: Деян. 28, 25-29). Слова эти некоторых из иудеев заставили пристальнее размышлять о христианстве, но у других возбудили негодование.
Поскольку обвинители Павла не являлись (ожидая, вероятно, благоприятных обстоятельств и вымышляя наиболее правдоподобную клевету), то он целых два года провел в ожидании суда и, пользуясь свободой, возвещал имя Христово всем, кто приходил к нему (см.: Деян. 28, 30-31). За это время им могло быть сделано очень много в пользу Евангелия, хотя мы и не имеем подробных сведений об успехах Павловой проповеди в Риме. Между тогдашними жителями Рима, несмотря на упадок нравов, еще были люди, расположенные к добру. В Послании к Филиппийцам Павел утвердительно говорит, что узы его послужили в пользу благовествования и сделались известны всей претории, то есть или всему дому кесареву, или, по крайней мере, всем преторианцам (см.: Флп. 1, 12-14). Что известность эта не ограничивалась одним слухом о Христе, Которого проповедовал Апостол, видно из того же Послания, где он приветствует филиппийцев от лица христиан, принадлежавших к кесареву дому (см.: Флп. 4, 22).
Кто именно были эти христиане - неизвестно. Упоминают о некоем Торпете, который, по свидетельству "Римской минеи", впоследствии сделался мучеником; причисляют к ним Сабину Поппею, которая, по словам Иосифа Флавия, была ревностной покровительницей иудейского народа, однако в этом отношении большего доверия заслуживает Тацит, по сказанию коего у этой женщины "было все, кроме честной души". Гораздо вероятнее догадка тех, кто видит христианку, обращенную Павлом, в Помпонии Грецине, жене Плавта. Подозрения о ее принадлежности к "чужестранной ереси", ее долгая жизнь, проведенная в постоянной набожности, заставляют думать, что она входила в число первохристиан Рима. Весьма вероятно также, что известный философ Сенека, как повествует предание (древнее, хотя не совсем верное), был знаком апостолу Павлу. В пользу этого свидетельствует дружба Сенеки с Бурром, под главным надзором которого находился Павел, а также и то, что этот философ жил при дворе, которому Павел был хорошо известен. Но переписка философа с Апостолом, как увидим далее, совсем не имеет исторической достоверности.
Между тем, когда слух об узах Апостола в Иерусалиме дошел до Филиппийской Церкви, она отправила к нему одного из своих предстоятелей, Епафродита, с подаянием (см.: Флп. 2, 25; 4, 14-18). Усердие это было весьма приятно Апостолу не потому, говоря его словами, что нуждался, ибо он научился всегда быть довольным своим состоянием (ср.: Флп. 4, 10-14), но потому, что усердие филиппийцев к вероучителю свидетельствовало об их усердии к самой религии. К прискорбию Павла, Епафродит, находясь у него, опасно заболел, но Господь не захотел к печали Апостола прибавить новую печаль, и больной выздоровел (см.: Флп. 2, 26-27). В обратный путь с ним было отправлено Послание к Филиппийцам, по замечанию святителя Иоанна Златоуста, самое богатое сердечными чувствованиями. Благодаря христиан за усердие к себе, Павел побуждает их быть твердыми в вере и благочестии, советуя в то же время остерегаться иудействующих лжеучителей, которые внушали соплеменникам искать оправдание не в вере в Иисуса Христа, а в делах закона Моисеева - в обрезании.
Приблизительно в это же временя Павел обратил в христианство Онисима, беглого раба, принадлежавшего Филимону, одному из почетнейших христиан и граждан колосских. Ища себе убежища в Риме, куда, по словам Тацита, стекалось со всех концов земли все нечистое, и, может быть, мучимый совестью, он пристал к Апостолу в надежде примириться с его помощью со своим разгневанным господином. Наставления и увещания Павловы совершенно переменили его нрав - он сделался истинным христианином, которого Апостол не усомнился впоследствии назвать своим сыном, даже своим сердцем (см.: Флм. 1, 12). Насколько Онисим был прежде бесполезен для Филимона, настолько сделался теперь пригодным для Павла. Последнему хотелось даже оставить его при себе, но он не решился на это без согласия Онисимова господина, чтобы доброе дело… было не вынужденно, а добровольно (Там же, ст. 14). Поэтому Онисим был отправлен к Филимону с письмом, в котором Апостол, беря его вину на себя, просил принять его уже не как раба, а как возлюбленного брата. Без сомнения, Филимон исполнил желание столь высокого просителя. Есть предание, что Онисим сделался впоследствии преемником Тимофея в Ефесском епископстве.
С Онисимом же и Тихиком послано было письмо к Колоссянам. Поводом к нему, кроме общей попечительности Павла о благосостоянии всех христианских Церквей, было пришествие в Рим Епафраса, учителя (если не основателя) Колосской Церкви, который известил Апостола о вере и благочестии своих учеников. Увещевая колоссян сохранять духовные дары, быть твердыми в вере и добродетели, Павел предостерегает их от некоторых лжеучителей, которые старались обольщать христиан ложной философией, суеверным почитанием Ангелов, слепою привязанностью к обрядовому закону.
В продолжение первых же римских уз написано Павлом и Послание к Евреям. В нем утверждается Божественное достоинство Иисуса Христа и Его Вечное Священство по чину Мелхиседекову, показывается, что закон обрядов с пришествием Мессии должен потерять свою действенность и уступить место новому закону благодати. Споры об авторе этого Послания не относятся к предмету нашего повествования. Нельзя, впрочем, не заметить, что они давно были бы окончены, если бы критики обращали больше внимания на дух этого Послания, который является истинным духом Павлова богословия.
После двухлетнего ожидания Павел был позван на суд Нерона. По римскому обычаю друзья и ученики Апостола имели право быть свидетелями судопроизводства над ним, но тут все оставили его (ср.: 2 Тим. 4, 16), ибо страшно было им оказаться пред этим львом (как называет Нерона Павел)! Так непостоянна природа человеческая даже в самой чистой дружбе! Один лишь небесный Друг, Господь Иисус Христос, ради Которого Павел приносил себя в жертву, не оставлял его: Он посетил Своего Апостола и укрепил его дух. Явились ли иерусалимские враги Павловы на этот суд или нет, в чем обвиняли они его и как он защищал себя от их клеветы - неизвестно. Упоминая об этом суде во Втором послании к Тимофею, Апостол непосредственно пред тем жалуется на одного кузнеца, Александра (см.: 2 Тим. 4, 14). Не был ли он в числе обвинителей Павловых? Но кто он и чем вредил Апостолу, также неизвестно. Даже спорят о том, чем кончился суд над Павлом: смертью его или освобождением?
Полагали и ныне некоторые полагают, что первые узы Павловы в Риме были вместе с тем и последними. Но этому взгляду, при всей учености его защитников, недостает основательных доказательств. В подтверждение же истинности противоположного мнения, утверждающего, что первые узы Павловы окончились освобождением, свидетельствует следующее:
а) Всеобщее предание Церкви. Правда, это предание становится известным только со времен историка Евсевия, но тем не менее оно важно, ибо Евсевий заимствовал его из ныне утерянных сочинений Дионисия Коринфского, во время жизни которого участь Павла была еще у всех свежа в памяти. Встречающиеся у Евсевия выражения: "как носится слух", "как говорят", не указывают еще на то, чтобы он считал это предание недостоверным, так как ясно говорит, что предание это пересказано им для того, чтобы кто-нибудь не подумал, что первые узы Павловы в Риме окончились его смертью. Историки, пересказывая предание, нередко употребляют выражения, которые можно понимать двояко, смотря по ходу повествования. Со времен Евсевия предание об освобождении Павла из римских уз становится общеупотребительным для всех писателей. Нельзя думать, чтобы они основывались в этом случае лишь на одной значимости для себя Евсевия, как историка.
б) Многие места в посланиях Павловых, написанных им из Рима (см.: Флп. 2, 19, 24; Флм. 1, 22; Евр. 13, 23). Автор везде проявляет твердую надежду на свое освобождение и обещает снова посетить учеников своих. Следует даже полагать, что Послание к Евреям написано Павлом по своем освобождении от уз, о чем он и говорит в заключение: Знайте, что брат наш Тимофей освобожден, и я вместе с ним, если он скоро придет, увижу вас (Евр. 13, 23).
в) Заключение Деяний апостольских. И жил, - пишет святой Лука, - Павел целых два года в нанятом им доме, и принимал всех приходящих к нему, проповедуя Царствие Божие и невозбранно уча о Господе Иисусе Христе со всем дерзновением (ср.: Деян. 28, 30-31). Если бы Павел, когда были написаны апостольские Деяния, носил еще узы, то Лука не сказал бы: жил и принимал, равно как если бы Павла в это время не было уже в живых, он не преминул бы в конце своей книги упомянуть, хотя бы кратко, о его кончине, тем более, что большая часть Деяний святых апостолов есть не что иное, как история Павловых путешествий. Весьма вероятно, что обвинители Павла (если только они имели бесстыдство явиться на суд кесаря) не могли доказать своей клеветы, между тем как в пользу обвиняемого ходатайствовали и одобрение Феста и Юлия, и собственная его беспорочная жизнь, и усердие римских христиан, особенно принадлежавших к дому кесаря. Нерон в это время, по замечанию Евсевия, еще не совсем забыл прежнюю свою кротость и слушал иногда своих мудрых и добродетельных наставников, а потому мог быть справедливым в деле иудейского узника, оправдания которого требовала и честь римского имени.
Относительно же самого образа и времени освобождения Павлова нет никаких достоверных свидетельств. Существует предположение, что с Павла были сняты узы по случаю умерщвления Агриппины, матери Нерона, когда в Риме торжественно праздновали это злодеяние и когда, в память спасения императора от мнимой опасности со стороны Агриппины, многим узникам была дарована свобода. Догадка довольно правдоподобная, но едва ли согласующаяся с хронологией.