Н. Селищев

"ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ Взгляд русского историка" Москва, 2001 глава:  "СОВЕЩАНИЕ 1948 ГОДА. АНТИЭКУМЕНИЗМ"

Совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей, посвященное 500-летию автокефалии Русской Церкви, прошедшее в июле 1948 года, совсем по-разному освещается в России и за рубежом вплоть до сегодняшнего дня. Очень многие западные авторы вовсе не упоминают о Совещании, предпочитая замечать лишь сессии "Всемирного совета церквей", первая из которых состоялась в Амстердаме в том же 1948 году. Другие, наоборот, пишут о Совещании, но во враждебном духе, всячески подчеркивая его "политические" мотивы. Делается это для того, чтобы поставить под сомнение богословскую состоятельность антиэкуменических решений Совещания. Подобный подход во многом присущ и изданиям "реформаторской", "власовской" волны, появляющимся в России постоянно, начиная с "нового мышления" и поныне.

С другой стороны, так называемые "патриоты" всячески выпячивают тот факт, что Совещание состоялось при Сталине, пытаясь построить какие-то фантастические версии вплоть до ... "православного сталинизма" (?!) (см.: статья под псевдонимом "Г Александров" в газете "Русь Православная", 1998, № 7).

Этой же теме были посвящены другие публикации: от "Советской России" до шумного околоцерковного альманаха, выходившего в Москве вплоть до недавнего времени и рассылавшего свои выпуски по монастырям Московской Патриархии. Собственно православные оценки, будь то Владыки Иоанна (Снычева) в России или архимандрита Харалампоса Василопулоса в Греции, просто тонут в общем море подобного рода литературы.

Один из крупнейших современных экуменистов канадский профессор Д. Поспеловский в своей монографии "Русская Православная Церковь в XX веке" (М., издательство "Республика", 1995) приписывает Патриарху Алексию (Симанскому) и грандиозные замыслы, и роль марионетки при Сталине: "...церковное руководство старается выполнять свою роль самым тщательным образом. Свои услуги советской внешней политике Церковь все время пытается использовать в своих интересах" (с. 277); "...небывалый размах, с каким Русская Православная Церковь планировала праздновать 500-летие своей автокефалии, указывал на то, что Москва надеялась стать инициатором и устроителем восьмого Вселенского собора" (с. 263).

Выступления против Ватикана на Совещании "...остались, как и можно было предположить, политизированными... Тон был задан посланием патриарха Алексия при открытии торжеств" (там же). Московская Патриархия хотела-де стать "православным Ватиканом", а после неудачи этой затеи "...потеряла свое значение в глазах Сталина" (с. 264). Патриарх Алексий и его окружение якобы хотели "...показать Советам, что Русская Церковь может быть полезна как международный форум, а также предупредить возможность возрождения советской антицерковной довоенной политики" (с. 264).

Поспеловский отмечает, что ни один из Восточных Патриархов не приехал, что греки "...согласились участвовать в торжествах, но не в самом совещании". Участие Антиохийской Церкви в Совещании канадский профессор объясняет по-циничному просто — она получала в то время "большие субсидии" от Москвы (с. 264). С большим удовольствием Поспеловский цитирует никому неизвестную греческую газету "Фис" (перевод статьи из нее есть в фондах ГАРФ), написавшую, что Совещание - это "большевистская затея" и право созывать межправославные Соборы принадлежит только Константинополю (с. 278). Это близко к пренебрежительной оценке Совещания и юбилея русской автокефалии, высказанной самим автором (с. 263).

В церковной периодике России и США долгое время печатается выпускник Оксфордского университета Англии, выступающий под псевдонимом "Владимир Мосс". Он свободно говорит по-русски и, очевидно, по-гречески, раз смог побывать почти во всех старостильных юрисдикциях Греции. Он заявляет о себе как об "антиэкуменисте" и "православном", но по существу его взгляды не только западноевропейские, но и антирусские, с явным пронацистским оттенком, особенно бросающимся в глаза при описании им событий второй мировой войны. Мосс - большой знаток мифической "ката-комбной церкви", очевидно, из Лондона ее легче заметить, чем из самой России. В сочинении "Священная борьба истинных православных христиан России. 1917-1992" ("Тhe sacred struggle of the true orthodox Christians of Russia.1917-1992", Mayford, 1992) Мосс обрушивается на Патриарха Алексия (Симанского) и на его сподвижников, называя их "советской церковью", которая была восстановлена на "псевдр-канонической основе Собором 1945 года" (с. 108) и тотчас же начала "мощное дипломатическое наступление".

Совсем нелепо выглядит утверждение Мосса о том, что Московский Патриархат в послевоенные годы превратился в "папство западного стиля" (с. 106). Как известно, папство предполагает не только полноту церковной власти, полноту, превращенную в абсолют, но и наличие светской власти, причем немалой. Любому здравомыслящему русскому человеку очевидно, что Патриархи советской эпохи не имели ни первого, ни второго, даже если бы и собирались обладать чем-то подобным.

Особую ярость Мосса вызывает Совещание 1948 года. Во-первых, за "прославление Московского Патриархата" (праздновать 500-летие русской автокефалии, вероятно, "нескромно" ?). Во вторых, за "открытое обличение католического и протестантского Запада и осуждение экуменического движения" (с. 109).

Ярый западник А.Л. Казем-Бек в своем "Жизнеописании" Патриарха Алексия (Симанского) только вскользь упоминает Совещание 1948 года, ни слова не говоря о его антиэкуменической направленности ("Богословские труды", М., 1998, с. 153).

Официальный историк Московской Патриархии протоиерей Владислав Цыпин не торопится писать об антиэкуменическом Совещании 1948 года сколько-нибудь подробно ни в одном из своих многочисленных трудов. Так, например, в "Истории Русской Православной Церкви. 1917-1990" ( М., издательский дом "Хроника", 1994, с. 146-147) он весьма скромно оценивает значение Совещания: "В своих решениях Московское Совещание проявило неукоснительную верность Православному преданию, здоровый традиционализм и трезвость в оценке западной церковной жизни" (с. 147). В более полной версии этого же сочинения, изданного как продолжение (?!) знаменитой "Истории Русской Церкви" митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова) (+1882) в 1997 году издательством Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, Цыпин более подробно пишет о степени неучастия или ограниченного участия греческих церковных кругов в Совещании (с. 355), но дословно повторяет осторожную оценку значения Совещания, содержащуюся в его издании 1994 года.

Кстати говоря, если антиэкуменизм Совещания 1948 года — это "неукоснительная верность Православному преданию" и "трезвая оценка западной церковной жизни", то что же тогда его полная противоположность — вступление Московской Патриархии в ВСЦ в 1961 году и все последующие экуменические действа "ротовской волны"? Однако Цыпин уклоняется от всякой критики давно умершего в Ватикане Никодима (Готова), хотя это давно уже не "запретная тема" в литературе. Впрочем, какой объективности и добросовестности можно ожидать от протоиерея Цыпина, пытающегося представить солдат и офицеров фашистского вермахта "верующими католиками и протестантами", которые якобы проявляли на оккупированных территориях "искреннее сочувствие" к православным христианам (с. 273); признающего самосвятских лжеархиереев за епископов без всяких кавычек (например, с. 281, 285, 286) ?!

Близки и Поспеловскому и Цыпину работы М.В. Шкаровского, выпущенные им как в соавторстве ("История Русской Православной Церкви. Новый патриарший период. 1917-1970", т. 1, СПб., издательство "Воскресение", 1997), так и самостоятельно ("Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве", М., 1999). Отличительная особенность утверждений Шкаровского — их поверхностность и упрощенность. Так, например, он всячески подчеркивает, что "средством воздействия" на Восточных Патриархов, Греческую, Сербскую Церкви была "щедрая материальная поддержка" в иностранной валюте ("История...", напр., с. 377, 413; "Русская Церковь...", с. 301, 309). Этим объяснялась и антиватиканская позиция гостей Поместного Собора 1945 годов, и "лояльность к СССР" (?!) Максима V, Вселенского Патриарха в 1946-1948 годах, и дружественная позиция Александра III Антиохийского к русскому народу.

Но если Максим V был "лоялен" к СССР, потому что получил крупную сумму в американских долларах по уверению Шкаровского, если все обстояло так просто, то отчего же руководимый им Вселенский Патриархат занял столь недружественную позицию по отношению к Совещанию 1948 года ? В остальном Шкаровский вторит Поспеловскому: "Явной неудачей закончились планы создания "Православного Ватикана" в Москве... Потерпели крах все "средиземноморские планы" И.Сталина в Греции, Турции, Израиле, и соответственно, не так нужны стали Восточные православные иерархи" ("Русская Церковь...", с. 304; "История...", с. 425). Впрочем, трудно ждать честного изучения русской церковной истории от человека, считающего, что русский народ видел в нацистской армии "освободителей от антинародного ига" ("История...", с. 321), приписавшего оккупационному геноциду "долгожданную свободу", "самоуправление", "свободное предпринимательство" и "национальное развитие" (там же, с. 322); посвятившему в "Русской Церкви..." целый раздел мифическому "Религиозному возрождению на оккупированной территории" (с. 137-183).

А ведь без учета итогов Великой Отечественной Войны 1941-1945 годов нельзя понять Совещание 1948 года, первоначально намечавшегося даже на 1947 год. Как раз итоги войны в религиозно-нравственном и церковно-политическом значении и рассчитывали обсудить Патриарх Алексий (Симанский) и его соратники на Совещании. Тем более, что война лишь воспалила старые язвы, известные столетиями. Это и отношение к Ватикану, и отношение к многочисленным разновидностям протестантизма, объединившимся во "Всемирный совет церквей". За 1920-1930-е годы возник календарный вопрос, внесший раскол в среду православных. При этом Московская Патриархия продолжала и тогда держаться святоотеческого юлианского календаря (старого стиля), к тому же, гораздо более точного и простого, чем григорианский календарь. С 1920 года в православном мире началась история вероотступничества, известного как экуменизм.

Следовательно, повестка дня любого Совещания, будь оно приурочено или не приурочено к 500-летию русской автокефалии, была связана одновременно и с церковной древностью, и с недавним прошлым, и с минувшей мировой войной. То, что потери были чудовищны, знали тогда все, Россия лежала в руинах. И Патриарх Алексий (Симанский) даже в июле 1946 года в своем интервью корреспонденту ТАСС говорил о разрушениях Эрмитажа, о разорении Пскова, где немцы заминировали даже древний Троицкий собор ("при взрыве многих мин собор сильно пострадал"), уничтожили город и его бесценные памятники. Только в июле 1946 года Троицкий собор был заново освящен при огромном стечении верующих ("Слова, речи...", т. 1, с. 242-243).

Поясним, что сейчас потери страны за годы Великой Отечественной войны оцениваются в 27 миллионов человек, из них собственно боевые безвозвратные демографические потери — 8, 668 миллиона человек, с учетом пропавших без вести и попавших в плен — 11, 444 миллиона человек, что только на 30 % больше таковых же потерь Германии и ее союзников на советско-германском фронте (8,6 миллиона) ("Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование". М., Воениздат, 1993, с. 128-130, 392-393).

Вот почему по убеждению Патриарха Алексия (Симанского) и его соратников Русская Церковь была вправе рассчитывать на самое естественное понимание других Поместных Православных Церквей в деле подготовки и проведения Московского Совещания. Многие ссылаются на записку Карпова, председателя Совета по делам Русской Православной Церкви, о предложении Патриарха Алексия провести Совещание, но не цитируют сам документ. В ГАРФ (ф. 6991, оп. 2, д. 65, л.5) есть эта записка, в ней говорится, что Патриарх "по своей инициативе поставил на обсуждение и обмен мнениями следующие вопросы: 1. О созыве совещания глав, или их представителей, всех автокефальных церквей мира". Итак, речь шла о Совещании, а не о "Вселенском Соборе". Тогда намечался срок — 18-28 сентября 1947 года.

В феврале 1947 года мнимый "православный Ватикан" устами Патриарха Алексия просил власти вернуть Патриархии всего-навсего 4 храма в Москве (из того множества церквей, что юридически принадлежали и принадлежат Русской Церкви). Три храма намечалось предоставить под Подворья - Сербское, Иерусалимское, Александрийское. Примечательно, что для последнего Патриарх просил известный храм Замоскворечья — церковь "Всех скорбящих Радость" на Большой Ордынке. Одновременно Патриарх просил и вернуть Марфо-Мариинскую обитель (связанную с именем Св. Елизаветы Феодоровны (+1918), великой княгини и благотворительницы). Любопытно, что тогдашняя Москва полностью отличалась от современной "реформаторской". Если сейчас Замоскворечье почти пусто - жильцы выселены, офисы и магазины, рекламные агентства "вселены", то тогда все было наоборот. Патриарх писал о "густо населенном Замоскворечье", где второй, близлежащий, храм "...лишним не будет в этой местности" (там же, л. 14-14 об.).

Лишь в октябре 1947 года Патриарх смог назвать новую дату Совещания — от 27 июня (воскресенье) по 11 июля (воскресенье) 1948 года (там же, л. 73). Отчего же отодвигалось Совещание, и почему ни один Восточный Патриарх не прибыл? Почему Греческая государственная (новостильная) церковь также не послала своего Предстоятеля - Архиепископа Афинского Дамаскина (Папандреу) (1941-1949) ?

Здесь лишь частично можно объяснить их отсутствие неприятием сталинского режима в России. Правда, в Греции с конца 1946 года шла кровопролитная гражданская война между частью сил левого Сопротивления ("ЭЛАС" — или "греческая освободительная армия") и королевским правительством Греции, полностью ориентировавшимся на Англию и США. Сталин одно время поддерживал "ЭЛАС" через Югославию Тито и Албанию Энвера Ходжи, - США и Англия присылали военных советников, оружие, снаряжение, боеприпасы. Президент США Трумэн лично занимался Грецией.

Греческая государственная церковь во главе с Архиепископом Дамаскином поддерживала монархию (Дамаскин в 1944-1946 годах был даже регентом Греции), и только два "левых" митрополита поддержали "ЭЛАС". Конечно, на первый взгляд, косвенное участие Сталина в гражданской войне в Греции могло охладить желание Дамаскина ехать в Москву в 1948 году. Но было ли у него вообще желание ехать?

Ведь все в Греции, да и в других балканских и ближневосточных странах знали, что если Греческая Церковь может влиять на королевское правительство (хоть и не так сильно, как посольства США и Англии в те годы), то Московский Патриархат никакого влияния на Сталина не оказывал и оказывать не мог. Следовательно, и перекладывать на Московский Патриархат долю вины или часть обиды за вмешательство Сталина во внутренние дела Греции никак было нельзя.

Нужно искать другую причину неучастия большинства официального греческого мира в Московском Совещании. Тем более, что ни Максима V Вселенского, ни Христофора II Александрийского, ни Тимофея Иерусалимского, ни Кипрскую архиепископию гражданская война в 1реции напрямую никак не затрагивала.

Надо сразу сказать, что Архиепископ Дамаскин (памятник ему стоит и сегодня в центре Афин, у кафедрального новостильного собора) был иерархом либеральных взглядов. Он был западником в греческом понимании этого слова, и его знаменитый снимок вместе с Черчиллем в Афинах в декабре 1944 года — своего рода символ, но символ не только лишь того, временного, сотрудничества накануне зревшей гражданской войны. Во время нацистской оккупации Греции Архиепископ Дамаскин проявлял бурную деятельность как "этнарх" (вождь нации), но среди этой бурной деятельности была и встреча с Анжело Ронкалли, папским нунцием и будущим папой-экуменистом Иоанном XXIII. Хотя, по уверению восторженного биографа Дамаскина - греческого журналиста Илии Венезиса ("Архиепископ Дамаскин. Годы дела", Афины, "Эстиа", 1981, с. 95-100), эта встреча была посвящена лишь снабжению Греции продовольствием при посредничестве Ватикана и не носила религиозного характера (с. 99). Но невозможно представить, чтобы Ватикан кому-либо бескорыстно предлагал помощь, да еще с позиции силы.

Когда позже, на Пасху 1949 года, главнокомандующий королевской армией генерал (впоследствии — маршал, премьер-министр и диктатор) Александр Папагос праздновал Пасху вместе с протестантом, главой американских советников генералом Дж. Ван Флитом, — это никак не умаляло облик Папагоса в глазах официального греческого церковного мира.

Речь по сути шла о западном выборе правящих кругов Греции. Этот выбор был сделан еще в XIX в., когда Запад сделал все для приобщения греческих верхов к "Европе". Разумеется, были и противоположные течения, в том числе и за сближение с православной Россией, но в политическом мире они постепенно ослабли, а затем и вовсе исчезли. Современный исследователь из МГУ — Н. С. Киняпина ("Балканы и проливы во внешней политике России в конце XIX века (1878-1898)", М., издательство Московского университета, 1994, с. 50) приводит, со ссылкой на "Архив внешней политики России" за 1880 год, слова Харилаоса Трикуписа, многократно занимавшего пост премьер-министра Греции в последней трети XIX века. Трикупис настаивал на дружбе с Англией и говорил: "Для Греции было бы лучше обеспечить себя единственным другом, но энергичным и искренним". Современный либеральный греческий историк Стефан Папа-георгиу в своей работе "Греческое государство (1821-1909)" (Афины, "Папазиси", 1988, с. 154), явно восхищаясь Трикуписом, называет одну из главных целей его политики — создание парламентской системы по образцу "развитых государств Западной Европы". Хотя со времени смерти Трикуписа минул век, его портрет и сегодня можно встретить на греческих почтовых марках.

Поэтому либеральная эпоха Элевтерия Венизелоса (1910-1930-е годы), сочетавшего панэллинизм ("Греция двух континентов и пяти морей") не с наследием византинизма, а с самым ярым "свободомыслием", переходившим в космополитизм, — хоть и принесла много нового, но, однако, не возникла на пустом месте. Хотя Венизелос был противником монархии в Греции, многие его политические идеи были восприняты и теми, кого называли "народной партией", или правыми. Все это сказывалось и на церковной жизни.

Яркий тому пример - грустное письмо Алексия (Симанского) , Патриарху Христофору II Александрийскому от 7 декабря 1947 года (ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 79-85). Патриарх Алексий разъяснял позицию Московской Патриархии по вопросу о Совещании: "Полагаю, что тут имеется большое недоразумение. Мы поставили вопрос о созыве не Вселенского Собора, а лишь Совещания (выделено Патриархом Алексием. — Н.С.) Предстоятелей Православных Церквей, каковое Совещание, как по своему составу, так и по своей компетенции существенно отличается от собора.

Священные каноны требуют, чтобы на Соборе присутствовали все Епископы (1-го Всел. Пр. 5; IV, 19; VI, 8), кроме тех, коим есть препятствие (Карф. 84), и кто без причин не явился на Собор, тот винит сам себя (Лаод. 40) и подвергается епитимий (IV, 19; VI, 8; Карф. 84 и 85). Между тем, мы пригласили на Совещание только Предстоятелей Церквей, над которыми мы не имеем никакой влас-ти, и поэтому их прибытие на Совещание зависит только от их доброй воли.

Тогда как постановления Собора являются обязательными, — постановлениям Совещания будет следовать лишь тот, кто с ними согласится и, притом, если и Епископат данной церкви будет согласен со своим Предстоятелем". Патриарх говорил о "моральном давлении", не согласном с "началами свободы веры и совести", оказывавшемся греческими правящими кругами на греческие же церкви, — воздерживаться от общения со славянскими церквами и, в том числе, с Русской Церковью.

Отвечая на прежние заверения Патриарха Христофора, Патриарх Алексий писал: "Вы желаете уверить нас, что греческие церкви неповинны в том, что греческая печать пишет против русской Церкви. И нам хотелось бы, чтобы это было так и на самом деле. Но разве мы можем закрыть глаза на статью в официальном органе Элладской Церкви и притом принадлежащую перу митрополита Закинфского Хризостома, где заявляется, что славянские церкви являются столь же опасными врагами церквей греческих, как и папизм, и что ни одна православная церковь не должна сотрудничать с Московским Патриархатом... ("Екклесиа" № 29-31 от 1.УШ.1947). И, насколько знаем, ни один греческий иерарх не нашел мужества возразить против такого странного утверждения в защиту единства греко-славянского православного мира, против которого ополчается лукавство инославных".

Как видим, Патриарх отвергал как узкогреческий, так и узкославянский взгляд на Церковь, отстаивая историческое и каноническое единство (еще византийское) "греко-славянского православного мира", противостоящего "лукавству инославных". Легко заметить, что во взглядах Патриарха Алексия нет и тени экуменизма.

Статья в "Екклесиа" настолько возмутила Патриарха, что в "ЖМП" (1947, № 12, с. 31-42) появился жесткий аргументированный отклик профессора С. Троицкого - "Где и в чем главная опасность ?". Это было перефразирование заголовка в "Екклесиа" — "Две главные опасности". Главных опасностей по мысли тогдашнего афинского синода было две — папизм и славянские церкви (о протестантизме в годы тесной дружбы с Англией и США почему-то не упоминалось). Примечательно, что статья не была антикоммунистической, фигуры преходящие в Кремле автора не особенно беспокоили. Статья была исторической, и все беды Греции выводились из времен еще... царской России! Еще тогда русские, сербы и болгары пытались "парализовать и заменить Вселенскую Патриархию", но греческие церкви сплотились и помешали этому. Сейчас же опасность видели в Патриархе Алексии, в его поездках по Ближнему Востоку и Балканам, его обвиняли ни много ни мало в том, что он хочет "заменить" собой Вселенского Патриарха!

Конечно, Христофор Александрийский или Тимофей Иерусалимский не разделяли афинских замыслов, но и идти против течения они тоже не решились. Александрийский Патриархат уполномочил представлять себя Антиохийскую делегацию, а не делегацию Фанара, что было определенным вызовом крайним панэллинистам. Максим V Константинопольский, приславший двух делегатов только на торжества, и Дамаскин Афинский, поступивший точно так же, ограничились краткими телеграммами Патриарху Алексию.

Стоит отметить, что в состав крошечной греческой делегации входил митрополит Филипийский, Неаполя и Фасоса Хризостом (Хатзиставру), с которым впоследствии, в 1960-е годы, у Алексия (Симанского) завяжутся тесные дружественные отношения. Владыку Хризостома сопровождал тогдашний секретарь афинского синода архимандрит Дамаскин (Хатзопулос), впоследствии митрополит Димитриадский, сохранивший, как ни странно, доброе отношение к Патриарху Алексию.

Афинагор, преемник Максима, при всем своем "венизелизме", как человек умный и дальновидный, все-таки признал впоследствии, что "Русская Церковь никогда не стремилась лишить "права старшинства" ни восточных патриархов, ни Церковь-мать, передавшую ей свет Христов" (О. Клеман. "Беседы с патриархом Афинагором", издательство "Жизнь с Богом", Брюссель, 1993, с. 610).

Наконец, процитируем еще один документ, ни на какое "греческое восприятие" не рассчитанный и отражающий внутренние переговоры Патриарха Алексия с Советом по делам Русской Православной Церкви (ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 255, л. 31-32). В разгар уже новых, хрущевских, гонений на Православную Церковь Карпов спросил 2 апреля 1959 года у Патриарха Алексия: "...может ли Русская Православная Церковь выступить инициатором созыва Вселенского собора православных церквей?". Патриарх ответил, "... что это он сделать не может, потому что по существующим церковным законам право на созыв таких соборов, конференций или совещаний представителей Православных Церквей мира принадлежит первому патриарху. В настоящее время это право принадлежит Константинопольскому патриарху. Мы можем пригласить глав Православных Церквей из других стран лишь в качестве гостей по случаю какого-либо церковного торжества". Иначе говоря, на празднование 500-летия автокефалии Русской Церкви или еще по какому случаю.

Можно, однако, с уверенностью предположить, что тот тяжкий удар, который был нанесен официальными греческими кругами Патриарху Алексию (Симанскому) в связи с Совещанием 1948 года, заставил его гораздо более осторожно подходить к связям с греческими новостильными церквами, хотя отношения, например, с Александрийской и Иерусалимской Патриархиями впоследствии восстановились.

И все же степень негодования обычно сдержанного и скрытного Патриарха была столь велика, что он счел необходимым сказать об этом при открытии юбилейного торжества в Воскресенском храме в Сокольниках: "Так даже настоящее церковное собрание, ... — многие склонны рассматривать как наше стремление подчинить братские церкви влиянию, руководству и владычеству Русской Церкви.

Если не приходится удивляться тому, что враги Православия, с одной стороны, и враги русского народа с другой, изощряются в сочинении подобной намеренной лжи про нас и про Русскую Церковь, то, во всяком случае, удивительно, что влиянию этих нездоровых и лживых измышлений поддаются и иные дружественные нам церковные деятели, как будто закрывая глаза на всем известный факт лживости и тенденциозности огромной части европейской и заокеанской прессы, в которой разрабатываются эти измышления" ("Слова, речи...", т. 2, М., 1954, с. 117).

Особенно поддержали Патриарха Алексия Антиохийская и Сербская делегации.

Антиохийский Патриарх Александр III писал из Дамаска Патриарху Алексию 24 июня 1948 года: "По этому случаю долгом Нашим считаем сообщить Вашему Блаженству, что с Нашей стороны Мы употребили все усилия, чтобы убедить Предстоятелей других автокефальных Православных Церквей на Востоке принять участие в этих торжествах, и смеем предполагать, что старания Наши не остались без видимого благоприятного результата" ("ЖМП", 1948, № 8, с.24-25). Антиохийскую Церковь представляли два ее видных иерарха — митрополит Хомсский Александр (Жеха) из Сирии и митрополит Илия (Караме) Гор Ливанских из Ливана. Объясняя отсутствие самого Предстоятеля Антиохийской Церкви, митрополит Александр сказал, что, "несмотря на его /Патриарха/ искреннее желание", он "не смог лично прибыть на это торжество не столько по своей старости - ему исполнилось свыше 80 лет, — сколько по военным действиям, идущим в соседних с нами странах" ("ЖМП", 1948, № 8, с. 9). Кстати говоря, президентом Сирии в то время был Шукри Куатли, отнюдь не принадлежавший к "советскому блоку". Ясно, что и здесь упрощенное представление о "просталинском" Совещании никак не соответствует действительности.

Сербский Патриарх Гавриил понимал Совещание так же, как и сам Патриарх Алексий, как подведение ужасающих итогов мировой войны, как обсуждение общеправославных задач. В своей речи он напомнил присутствовавшим: "Наш сербский народ в последней страшной войне принес относительно большие жертвы, чем какой другой народ в истории человечества. Сербская Православная Церковь, ее духовенство и паства были предметом самых свирепых и величайших злодеяний со стороны наших врагов. Убито более семисот священников, пять архиереев. Немилосердно истреблялись наши вековые материальные и культурные ценности, а на пространстве всего нашего Отечества произведено великое опустошение". Патриарх Гавриил сказал, что Сербская Церковь видит "...в величии России надежную гарантию счастливой будущности всего Православия и славянских народов" ("ЖМП", 1948, № 8, с. 11).

Еще более решительно Патриарх Гавриил высказался на банкете 15 июля 1948 года. Он затронул ту же тему, что и Патриарх Алексий в своей речи, а ранее - в письме Александрийскому Патриарху Христофору II. Патриарх Гавриил заявил: "Известно, что вне границ России распространяются и постоянно поддерживаются фантастические версии и ведутся злонамеренные интриги, пытающиеся доказать, что Русская Православная Церковь стремится подчинить своему господству остальные автокефальные Православные Церкви...

Мы, живущие на границе наших неприятелей, нарочито под ударом ватиканской пропаганды, не стеснявшейся пользоваться самыми ужасными злодеяниями для уничтожения у нас православной веры и угашения славянского сознания, лучше всех знаем, как упорно распространяются версии и интриги против Русской Православной Церкви и правительства СССР.

Я надеюсь и верю, что упомянутые заявления, сделанные самыми ответственными лицами на нашем Съезде, опровергнут все злонамеренные версии и разоблачат все подлые интриги, как плод ненависти и зависти" ("ЖМП", 1948, № 10, с. 3-4).

Антикоммунизм Патриарха Гавриила был общеизвестен, и тем более показателен его приезд в Москву на Совещание и его выступления. В общем, можно сказать, что вся Сербская Церковь в то время была настроена против Тито и против Сталина (их личные взаимоотношения не имели к Церкви никакого отношения).

В вышедшей в Париже в 1983 году книге Митара Джаковича "Жизненное дело Патриарха Сербского Гавриила" приводятся воспоминания самых разных людей о Патриархе, в том числе и воспоминания Теофила Джуровича, бывшего министра и эмигранта, озаглавленные "Косовская этика Патриарха Гавриила". Джурович пишет, что компартия Тито "...всегда имела на уме сталинское убеждение: коммунизм не может утвердиться на Балканах, а еще менее в Югославии, до тех пор пока не сломают позвоночник Сербии" (с. 138-139). Для этого Сербию свели в границы прежнего Белградского пашалыка, а сербский народ разбили на четыре республики и шесть политико-административных единиц. Сам Тито подтвердил эту антисербскую концепцию в своей речи в Баре в 1969 году (там же).

И если Сербскую Церковь никто не упрекает в "прокоммунизме" и в том, что она желала стать с помощью Сталина или Тито неким "православным Ватиканом", то почему Московскую Патриархию тех послевоенных лет обвиняют в этом, даже не желая заглянуть в документы, переписку, в печатные выступления? Тут поневоле вновь вспомнишь Н.Я .Данилевского, говорившего о коренной враждебности европейского общественного мнения к России ("Россия и Европа...", с. 16-17, 42-43). В общем-то, как раз эту мысль и повторил Патриарх Алексий, говоря о "всем известном факте лживости и тенденциозности огромной части европейской и заокеанской прессы", не считая нужным добавить что-либо сугубо марксистское о "буржуазной" или "капиталистической" печати.

Теперь зададимся вопросом - был ли вызван антиэкуменизм Совещания 1948 года, его антизападная направленность, тогда разгоревшейся "холодной войной"? Все западные авторы, да и авторы "реформаторской", "власовской", волны считают это чем-то само собой разумеющимся, не требующим доказательств. Так называемые "патриоты", наоборот, восторгаются какими-то, только им известными, фактами несомненного знания Сталиным церковных вопросов. В обоих случаях, как уже говорилось выше, мы видим нечто вроде карикатуры, голой схемы, удобной ее сочинителям для их подлинных скрытых целей. Одним нужно доказать, что антиэкуменизм — это искусственная "идеологическая" добавка в русскую церковную жизнь (как будто вся история Русской Церкви , ее святоотеческой мысли не свидетельствует об отвержении инославия, ересей и сект). Другим — обелить Сталина и найти в послевоенной "мерзости запустения" с возобновившимся всеобщим сыском, арестами и лагерями некое подобие "византийской симфонии" власти светской и власти духовной.

Если антиэкуменизм был привнесен в Патриархию Советом по делам Русской Православной Церкви, то где доказательства, что работники этого Совета, путавшие церковные понятия и титулы иерархов даже в служебной документации, написали блестящие богословские доклады против экуменизма, зачитанные на Совещании вполне конкретными представителями епископата и духовенства. И можно ли, например, отнести к "советским сотрудникам" белоэмигранта архиепископа Серафима (Соболева), автора одного из наиболее аргументированных докладов на этом Совещании? Правда, болгарские "катакомбные" последователи уже упоминавшегося выше "В. Мосса" считают архиепископа Серафима... "предателем, встречавшим хлебом-солью коммунистов, вторгшихся в Болгарию" в 1944 году, при освобождении ее нашими войсками от немецкой оккупации. Но, если кому-то нравится "третий рейх", тогда не нужно и называть себя православным. (Слава Богу, в той же Болгарии, несмотря на все ее "демократические перипетии", есть немало людей, чтящих память Владыки Серафима (Соболева).)

Следует подчеркнуть, что антиэкуменизм вообще был тогда свойственен многим Поместным Православным Церквам, или не испытавшим вовсе на себе атеистического гнета, или только-только начавшим с ним уживаться и к нему приспосабливаться. К числу стран, где никогда не было советской власти, но где в конце 1 940-х — в начале 1950-х годов многие видные иерархи выступали против ереси экуменизма и западного влияния, относится Греция. Если антиэкуменизм греков-старостильников общеизвестен и составляя и ныне составляет часть их жизненного кредо, то антиэкуменизм иерархов государственной церкви Греции, церкви, неразрывно связанной с правящим официальным греческим миром, менее известен. Собственно говоря, антиэкуменизм в рядах государственной церкви не , поощрялся, но те немногие иерархи, что отважились выступать против экуменизма, гонениям в королевской Греции не подвергались.

Одним из таких иерархов является знаменитый Владыка Августин (Кантиотис), родившийся в 1907 году и ставший митрополитом Флорины в 1967 году. За тридцать три года своей архипастырской деятельности (с января 2000 года — на покое) он издал много работ по самым разным церковным темам, прежде всего - против экуменизма, унии с монофизитами, Ватикана и т.п. Но начинал он свою публицистическую деятельность как раз в описываемое нами время как архимандрит. В классической работе "Православие против экуменизма" (Афины, 1990) собраны его статьи разных лет и десятилетий. В числе иерархов государственной церкви Греции, выступавших против экуменизма, он называет бывшего митрополита Неврокопского Георгия (Папагеоргиадиса) (+1958), митрополита Самосского Иринея (+1963) и, в особенности, бывшего митрополита Коритского Евлогия (Куриласа) (+1961) (напр., с. 39). В 1960-е годы резко против экуменизма продолжал выступать митрополит Ириней, самостоятельно действовал в том же направлении и митрополит Керкиры и Паксоса Мефодий (Контостанос) (напр., с. 58, 113-114, 116).

В работе с характерным названием "Антипапика" (Афины, 2-е издание, 1988) вновь названы бывший митрополит Невроколскяй Георгий и митрополит Самосский Ириней, как видные антиэкуменисты тех лет (напр., с. 84, 1 15).

Таким образом, совершенно не подтверждается тезис западных авторов о том, что антиэкуменизм Совещания 1948 года — это что-то из ряда вон выходящее, объяснимое только политической причиной — нахождением в Кремле Сталина.

Кстати говоря, пока никто не обратил внимания на то обстоятельство, что Сталин уже ранее поддерживал экуменизм, причем продолжалось это многие годы. Точнее, поддерживал он обновленцев, бывших разнузданными святотатцами, захватчиками церковного имущества и облачений. Их "модернизм" не имел корней, не имел никакой почвы, кроме одного - стремления выслужиться перед властями предержащими. Резкая антиобновленческая позиция Патриархии при Св. Тихоне (Белавине), Патриархе Всероссийском, и после его загадочной и внезапной кончины (см. об этом у митрополита Иоанна в его книге "Русь Соборная", СПб., 1995, издательство "Царское дело", с. 162) — стоила очень больших жертв. Но ведь обновленчество начинало с экуменизма, с приема американской делегации на своем лжесоборе 1923 года, со связей с Ватиканом, с полного равнения на экуменистов Фанара!

В Патриархии это ни для кого никогда не было секретом, да и сами обновленцы называли своих противников не иначе как "староцерковники", донося на них при каждом удобном случае. Если обратиться к столь редкому ныне журналу, как "Вестник Священного Синода Православных Церквей в СССР", к этому обновленческому официозу, то можно обнаружить весьма примечательные вещи. Например, обновленцы рассуждали об "эластичности канонов" и нападали на "ортодоксальных канонистов", в особенности, на знаменитого сербского канониста — епископа Далматинско-Истрийского Никодима (Милаша). Новым церковным строем должны руководить не каноны, а так называемая "живая действительность" ("Вестник...", 1931, № 1-2 (50-51)). Или, как говорили марксисты, критерий истины — "практика" (как ее понимает каждый — такого вопроса не возникало). Один из главарей обновленчества - женатый самозванный "митрополит" А. Введенский - в статье "К празднованию Х-летия обновленчества" ("Вестник...", 1931, № 5-6 (54-55)) ни во что не ставил не только каноны, но и сами догматы. Догмат — это "динамический, отнюдь не статический момент", а каноника имеет у обновленцев скромное значение "этико-регулятивного момента"!

При таком отношении, почти что атеистическом, языческом, к Церкви неудивительно, что обновленцы взяли за исходную точку экуменические рассуждения о "теории ветвей" и избрали почетным председателем (заочно) ("Вестник...", 1926, № 6 (2)) своего лжесобора 1925 года тогдашнего Вселенского Патриарха Василия III (Георгиадиса) (1925-1929), ярого престарелого экумениста, почти всю свою жизнь изображавшего маститого православного иерарха. Чуть позднее обновленцы, признававшиеся Фанаром, послали свои пожелания Патриарху Василию III по повестке дня намечавшегося им "вселенского собора". Обновленцы жаждали второбрачия духовенства, женатого епископата и хотели "видеть все христианские церкви...в братском общении..., несмотря на их частные (?!) вероисповедные отличия" ("Вестник...", 1926, № 8-9 (3-4)).

Вот почему для Патриарха Алексия (Симанского) антиэкуменизм Совещания 1948 года был еще и окончательным торжеством над умершим обновленчеством, а отказ Вселенского Патриарха Максима V приехать в Москву, неучастие двух делегатов Константинополя в обсуждениях тем Совещания будили самые неприятные воспоминания и вызывали новые обоснованные опасения. Почва для них тем более существовала, что в 1948 году прежние экуменические организации объединялись в так называемый "Всемирный совет церквей" при самом деятельном участии официального греческого мира.

Для Сталина же экуменизм был по названию чем-то новым, хотя, как говорилось выше, обновленчество он поддерживал годами. Не разбираясь в церковных вопросах, но ненавидя Церковь и организуя "безбожные пятилетки" и ГУЛАГ, Сталин не мог знать, что "Всемирный совет церквей" — это хоть и новая организация, но все-таки имеющая свою долгую предысторию. Если бы не временная ссора Сталина с Западом и Запада со Сталиным (кажется, инициативы исходили от обеих сторон, но ядерное преимущество и ядерный шантаж — это первенец Запада, а не нашей армии, прошедшей Великую Отечественную войну), то Совещание 1948 года не получило бы столь удобного момента для высказывания исконной, канонической позиции Православия. И Совещанию в таком случае навязали бы то же самое вступление во "Всемирный совет церквей", как и Собору 1961 года.

Более того, можно уверенно предположить, что если бы ВСЦ возник на десять-пятнадцать лет раньше и советская дипломатия успела бы узнать его так же хорошо, как космополитическую Лигу Наций, то Сталин, несмотря на напряженные отношения с Западом в 1946-1950 годах, все равно бы навязал Русской Православной Церкви вступление во "Всемирный совет церквей". Ведь поддержали же сталинские дипломаты создание столь же громоздко-бесполезной и столь же космополитической по духу и целям Организации Объединенных Наций, хотя неудача Лиги Наций была очевидна, как очевидно было и то, что союзная коалиция СССР, США, Англии и Франции вот-вот развалится. И навязал же Хрущев, гонитель Церкви и бывший член сталинского руководства, вступление Московской Патриархии в ВСЦ в 1961 году, хотя острые кризисы в отношениях с США и Англией случались чуть ли не ежегодно.

Ответ прост — за 13 лет деятельности ВСЦ (1948-1961) сталинско-хрущевская дипломатия сумела узнать новую организацию и почувствовать, что она близкородственная организация, членство Патриархии в которой даст не только "крышу" многочисленным делегациям из СССР, но, главным образом, поможет в разрушении Православия в России.

Тесная взаимосвязь ООН и ВСЦ признавалась не раз на Западе. Так, например, на 7-й сессии ВСЦ в 1991 году было подтверждено: "Однако остались актуальными слова покойного епископа Белла на 1-й ассамблее (Амстердам, 1948): "Международное право ясно требует международных институтов для обеспечения своей эффективности... Но если нации не пожертвуют в значительной степени своим национальным суверенитетом в интересах всеобщего блага (?!), они будут впадать в соблазн обращаться к войне с целью навязывания своих притязаний" (цитируется по: "ЖМП", 1991, № 7, с. 50). Кто же был так называемый "епископ Белл", которого ВСЦ вспоминал спустя 40 с лишним лет? Если обратиться к справочнику "Who was who in America ", vol. III. 1951-1960., Chicago, 1963, то можно обнаружить англиканского "епископа" Джорджа Белла, члена ЦК ВСЦ и, одновременно, члена закрытого аналитического центра США — Совета по международным отношениям. Белл также был членом "Атенеума", старинного лондонского "клуба для избранных".

Уже во время "ротовской волны", когда любая правда попадала в "ЖМП" через удвоенную и утроенную экуменическую цензуру, А.Л.Казем-Бек, помогавший Никодиму (Ротову), писал любопытные статьи об основателях ВСЦ. Статьи хвалебные, почти что панегирики. В "ЖМП", 1965, № И (с. 53-60), Казем-Бек восторгался Джоном Моттом, одним из основателей ВСЦ, якобы бывшим "искренним почитателем и давнишним другом Русской Православной Церкви". Позднее другой экуменист А.И.Осипов ("ЖМП", 1976, № 12, с. 63) назвал Мотта "отцом экуменизма" и одним из "главных творцов проекта ВСЦ".

На самом деле Мотт был профессиональным американским дипломатом и, одновременно, деятелем финансово-экуменического объединения УМСА. В уже упомянутом справочнике "Кто был кто в Америке" (т. 3, с. 622) говорится, что Дж. Мотт был почетным пожизненным президентом Всемирного комитета УМСА с 1926 года и почетным президентом ВСЦ с 1948 года. Указано его членство в Phi Beta Kappa. Эта организация относится к так называемым Letter organizations, но не от letter — "письмо". Letter — это еще и "буква", "литера". Следовательно, это организации, скрывающиеся за условными, тайными символами. "Фи бета каппа" - одна из наиболее крупных в США. В "National Сус1ораedia of American Biography", Current volume A, N.Y., 1926, говорится, что Мотт выполнял различные поручения как своей организации, так и президентов США (приводятся их восторженные отзывы о нем) в разных странах мира, в том числе и в России в 1917 году (с. 235-237).

О родстве ООН и ВСЦ писал и приснопамятный митрополит Иоанн (Снычев) в своей последней прижизненной статье "Смотрите, не ужасайтесь..." ( "Русь Соборная", с. 173-174), разоблачавший ложь об "аполитичности" экуменизма, говоривший о тайной подоплеке экуменических организаций.

Примечательно в связи с этим, что генеральный секретарь ВСЦ Виссерт-Хуфт принадлежал к так называемой "голландской реформатской церкви" ("ЖМП", 1965, № 10, с.46-50), к ней же принадлежал как ее "пастор" и "доктор богословия" основатель апартеида Даниэль Малан, премьер-министр и диктатор Южноафриканского Союза (впоследствии - ЮАР) (см. " Who was who in South Africa". Johannesburg, 1953, р. 431). Как известно, "власть белых" в Южной Африке опиралась на эту крайнюю разновидность протестантизма с его культом "избранности" и богатства. Не будет преувеличением сказать, что оба протестанта-реформата — Виссерт —Хуфт и Малан — обеспечивали стратегические интересы западного мира. Но если "пастор" и политик заботился об алмазах и финансах, то "аполитичный" пастор разрушал Православие. Отношение же к незападному миру было одинаковым.

В связи с этим тогда еще архимандрит Августин (Кантиотис) писал в 1959 году, что экуменисты приезжают в Грецию, чтобы учить ее...христианству! Они поднимают шум, будто Греция недоразвитая и необразованная страна, и экономически, и духовно, наравне с африканскими странами. Греков приравнивают к кафрам и готтентотам (коренное население Южной Африки) и присылают миссионеров, чтобы учить их ("Православие против экуменизма", с. 45).

Разумеется, подобное отношение чувствовал и Патриарх Алексий (Симанский) (с конца 1980-х годов Россия воочию убедилась, каково нашествие западных и восточных сект!). Например, он писал Карпову, председателю Совета по делам Русской Православной Церкви, 28 декабря 1948 года: "Американское библейское общество опять хочет нам послать книги. Не знаю, стоит ли нам с ним входить в общение" (ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 66, л. 57).

Следует привести и антиэкуменическую оценку оппонента Патриарха Алексия (Симанского) — русского философа-белоэмигранта Ивана Ильина. В сборнике "Наши задачи" есть статья "Против России", посвященная первым съездам ВСЦ. Ильин писал: "Ф. М. Достоевский и Н.Я.Данилевский первыми поняли, что Европа нас не знает, не понимает и не любит...Они /европейцы/ понимают только то, что на них похоже, но и то искажая все на свой лад. Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно, непривлекательно. Их мертвое сердце мертво и для нас.

...И за тридцать лет революции в этом ничего не изменилось. Так, в середине августа 1948 года происходил съезд так называемого "церковно-экуменического" движения в Швейцарии, в котором были выбраны 12 виднейших швейцарских богословов и пасторов (реформатской церкви) на такой же "всемирный" съезд в Амстердаме. И что же ? На съезде господствовало "братское" сочувствие к марксизму, к советской церкви и советчине и мертвое холодно-пренебрежительное отношение к национальной России, к ее церквам и культуре. Вопрос о русской культуре, о ее духовности и религиозной самобытности совсем и не ставился: она приравнивалась к нулю. Марксизм есть для них "свое", европейское, приемлемое; и советский коммунист для них ближе и понятнее, чем Серафим Саровский, Суворов, Петр Великий, Пушкин, Чайковский и Менделеев.

То же самое происходило потом на "всемирном" съезде в Амстердаме, где подготовлялось чудовищное месиво из христианства и коммунизма" (И. Ильин. Собрание сочинений, т. 2, кн. 1, М., "Русская книга", 1993, с. 64-65).

Вот почему рано или поздно "строители коммунизма" должны были принудить Русскую Церковь вступить в экуменическое движение, в ВСЦ, в так называемую "конференцию европейских церквей" (КЕЦ) и многочисленные "смешанные комиссии" — с отдельными разновидностями протестантизма (включая англиканство), с монофизитами, с Ватиканом и т. п.

В Греции это точно выразил знаменитый церковный писатель архимандрит Харалампос Василопулос. Если в книге "Монашество и русские монастыри" он подробно говорил о патриотическом вкладе Церкви в Великую Отечественную войну, писал, что Церковь смогла без помех избрать на Соборе преемника Патриарху Сергию — Патриарха Алексия (глава "Смерть и воскрешение", с. 204-223), то в другой своей работе "Экуменизм без маски" (Афины, 2-е издание, 1972; переиздание "Ортодоксос типос" 1988 года) он подробно останавливается на тайной предыстории экуменизма (с.49-66), на роли организации УМСА, на антиэкуменическом Совещании 1948 года. Этот подраздел озаглавлен печально: "Что говорила вчера, что делает сегодня Русская Церковь" (с. 121-124). Архимандрит Харалампос Василопулос подробно цитирует решения Совещания, говорит о составе его участников.

Впоследствии, отмечает автор, Русская Церковь полностью подчинилась партии. "С тех пор перестал звучать подлинный ее голос" (с. 123). Все Поместные Православные Церкви стали членами экуменического движения, за исключением Русской Православной Церкви Заграницей во главе с митрополитом (автор называет его на греческий манер Архиепископом) Филаретом (с. 123-124).

В России сходную оценку дал приснопамятный Владыка Иоанн (Снычев) в статье "Смотрите, не ужасайтесь...". Владыка отмечал: "Надо сказать, что в России широкое соборное обсуждение проблемы экуменизма было проведено лишь единожды — в 1948 году в Москве на Конференции Православных Поместных Церквей. Тогда на эту тему пространно высказались многие видные православные богословы и иерархи. В итоговой резолюции отмечалось, что "целеустремления экуменического движения не соответствуют идеалу христианства", что "создание Экуменической церкви как влиятельной международной силы есть падение перед искушением (земной власти. - митр. Иоанн), отвергнутой Христом, ... и уклонение на нехристианский путь", что "экуменическое движение не обеспечивает дела воссоединения церквей благодатными средствами"... Резолюция постановила: "Отказаться от экуменического движения".

Под этим документом первой стоит подпись Патриарха Московского и Всея Руси, затем - еще одиннадцать подписей православных первоиерархов. До сей поры никто даже не пытался оспорить его значимость и каноническое достоинство. Правда, одновременно с хрущевскими гонениями на церковь началось активное давление КГБ на ее священноначалие с целью вовлечь Московскую Патриархию в международные экуменические организации" ("Русь Соборная", с.175).

Откровенные, честные оценки покойного митрополита Иоанна (Снычева) замалчиваются ныне так же, как и труды греческого церковного писателя архимандрита Харалампоса Василопулоса или митрополита Августина (Кантиотиса), ни один из которых никогда не переводился на русский язык ни Издательским отделом (ныне — советом) Московской Патриархии, ни Свято-Тихоновским Православным Богословским институтом. Это более чем показательно.

Не будет преувеличением сказать, что Совещание 1948 года стало одним из самых счастливых и, вместе с тем. горьких дней жизни Патриарха Алексия (Симанского).

 http://anti-papism.narod.ru/index.html