Благоверный князь Мстислав, во святом крещении Георгий, Храбрый, Новгородский и Смоленский (+ 1180)

Память его празднуется 14 июня в день преставления, в 3-ю Неделю по Пятидесятнице вместе с Собором Новгородских святых

Благоверный князь Ростислав Мстиславич Смоленский (память его 14 марта), впоследствии вел. князь киевский, твердо соблюдал заветы своего великого деда Владимира Мономаха: благочестие и дела милосердия, воинская доблесть и любовь к просвещению стали наследственными в этой семье. Так, старший сын его, смоленский князь Роман, был ревностным деятелем просвещения: он основывал училища и хотел, чтобы все духовенство в его княжестве знало греческий язык. Летописец говорит о нем, что он много огорчений потерпел от смолян, но никогда не воздал никому злом за зло, потому что он был во всем подобен добродетелью своей покровителю своему — св. Роману (князю страстотерпцу Борису, убитому 24 июля 1015 г. братом своим Святополком). Брат его, князь Давид, воздвиг в Смоленске церковь и целые ночи проводил в ней стоя на молитве. Самым выдающимся из братьев Ростиславичей был младший, Мстислав, новгородский князь. Он был прекрасен собой и добродетелен, чтил духовенство и был милосерд к убогим и больным и заботился о них. Дружину свою он любил и не жалел для нее ни злата, ни сребра, а для себя не оставлял ничего. Когда он видел христиан утесняемых, он говорил им: «Братья, не будем иметь иного желания, кроме того, чтобы умереть нам за Русскую землю; если умрем — очистимся от грехов наших и Бог вменит нас с мучениками; все равно умрем сегодня или завтра, так умрем же с честью!» И он вдохновлял их мужеством, так как сам жаждал умереть за Русскую землю и бился от всего сердца. Он никого не боялся на земле, но Бога боялся и потому старших чтил и слушался их. Раз он хотел воевать с князем полоцким, но старший брат его, Роман, послал ему сказать: «Если будешь с ним воевать, увидишь меня против себя!» И князь Мстислав смирился и не стал воевать.
Не было города на Руси, который не хотел бы иметь его своим князем и повиноваться ему, потому что он жаждал творить великие дела. Но он умер еще молодым: он тяжело заболел, и когда стал изнемогать, то вздохнул и сказал: «Теперь я вижу, что все это была одна суета». И велел нести себя в церковь Святой Софии. Весь народ окружал его — знатные и убогие, архиепископ Иоанн (7 сент.) и все духовенство и дружина его, а княгиня его с детьми проливала слезы. Все плакали и говорили: «Теперь, господине, мы не сможем воевать с тобой за Новгород. Заходит уже солнце наше, и всякий нас обидит!» Он же, видя, что пришел последний его час и язык отнимается, принял Святые Христовы Тайны, благословил семью свою и дружину свою, воздел руки к небу и испустил последний вздох. Братья его плакали о нем, а с ними весь народ, потому что никто не мог забыть добрую ласку его, и «черные клобуки» (так русские называли местные финские племена) не могли забыть «приголублинья его» — говорит летописец. А новгородцы погребли его в храме Святой Софии, в гробу основателя ее, князя Владимира Ярославича.